Над Гонконгом бушевал тайфун.
Опять, как и в Бенгальском заливе, над головой сэра Джеймса палуба грохотала, словно толпы тащили по ней туда и обратно быков и носорогов, тяжелейшие туши мамонтов, или полиция разгоняла манифестантов и разрушала баррикады, или начиналось светопреставление.
Неудобно, даже весьма, когда над каютой так шумят. Слышатся крики в рупор. Элгин уже знал наизусть эти команды. Он живет на корабле как у себя дома, предпочитая оставаться в загадочном одиночестве.
— Ease her… Fasten… Stop her!.. [28] — ревели в трубу.
«И все это означает операцию, подобную сну», — размышлял в качающейся койке сэр Джеймс, чувствуя крепкие удары волн, наносимые с такой силой, как будто китайский кулак пытался пробить обшивку, отделяющую щеку посла от океана. Элгин находится в отдельной каюте, и тут можно спать. Но ему не легче от этого. Сейчас лучше быть наверху со всеми вместе. Но он не намерен подниматься раньше времени, мешать капитану и обнаружить озабоченность.
Сэр Джеймс предпочитал бы встречаться с обществом и задавать приемы на своем корабле, а не ездить для этого на берег. Если корабль уцелеет после урагана, то он намерен совершить на нем увеселительную прогулку, пригласив своих гонконгских знакомых и друзей во главе с губернатором. Ни одна из леди Гонконга не уклонится принять приглашение на бал на корабле. Как и их мужья. Сэр Джеймс предчувствует, как при виде элегантных англичанок и американок колонии у себя в гостях он не сможет не испытать тайного и сильного волнения. Здесь он лицо, облеченное высокими полномочиями, посол, его репутация и престиж превыше всего. Но ничто человеческое ему не чуждо. Бывалые люди этих морей поймут его. В ожидании возвращения войск из Индии еще нельзя заняться подготовкой дуэли с вице-королем Кантона, второй персоной в Китайской империи. Как появится на балу Энн? Бал для всей колонии. Но с Энн в памяти, как заданное число при решениях математика.
Какой ужасный нездоровый климат. Где взять более удобную для европейца территорию, куда можно было бы перенести административный центр колонии? Может быть, Сеймур и Боуринг правы? Тут ливни, ураганы или адская жара. Термометр в жаркие месяцы доходит до девяноста и даже ста[29] градусов, постоянная духота. После ураганов и прохлады опять мокрый и влажный жар при сухом вечернем небе, при сжигающем солнце, когда вымытая утром палуба не просыхает до вечера. И это при синем безмятежном небе без облака. И так целыми неделями. Где найти другое место, куда можно перенести центр торговли с Китаем? Нет, мы обречены, прокляты за собственную жадность, прикованы к скалам острова Гонконга, с его непрекращающимися эпидемиями: тифом, холерой, дизентерией и тропической лихорадкой. Что бы ни замышлял адмирал Майкл Сеймур, но мы не уйдем, из-за того что тут рядом рынок Китая, его многолюдные провинции. Весь жир Китая здесь. И отсюда нам не уйти. После богословских кафедр и докладов о современной философии, о гуманности новой эпохи, об устройстве общества, о Мильтоне или Платоне, из мирового центра умственной жизни и цивилизации, после выступления на митингах избирателей или с парламентской трибуны…
Конечно, все происходящее здесь можно принять как испытание на выдержку, спорт. Но попробуйте сами, почувствуйте когда-нибудь, что это за спорт. Попадите в Гонконг.
В этом году, как оказывается, мы получили жестокий урок от китайцев в битве с их джонками в Водном Лабиринте. Мы убеждены, что одержали победу. Мы уничтожили их джонки. Китайцы убеждены, что одержали победу они; мы еле убрались после своей победы. Урок: не соваться в Китай, не имея достаточно сил. В парламенте об этом не знают. Китайская стратегия учит: войну надо начинать, когда врага можно раздавить так же легко, как яйцо. Научимся же и мы, хотя вряд ли когда-нибудь Китай будет раздавлен как яйцо. Но превосходство сил перед вступлением в конфликт и ясное представление о возможном сопротивлении у нас должно быть обязательно.
Ах, эта бессонница!
В половине шестого утра сэр Джеймс встал, как всегда с некоторой помощью англичанина-камердинера, услужливого валлийца маленького роста; он никогда не пользовался услугами цветных и не приближал их. Привел себя в порядок, надел клеенчатый плащ и зюйдвестку и опять приказал открыть светлый люк и мгновенно выпрыгнул, схватившись за леер.
Подобный рев ветра в волнах и снастях невозможно представить, не услышав своими ушами и не увидев, что происходит. Это сплошной гудок фабричных труб Манчестера и Бирменгема, извещающих о пожарной тревоге. Трудно поверить, что в проливе, который служит бухтой Гонконга, где никогда силы природы не могли развести порядочного волнения, бушует как в океане. Лицо Роберта Пиля где-то глубоко в капюшоне, как в пещере или бойнице, видны лишь небольшие усы в цвет потокам, льющимся по клеенчатому плащу. У штурвала двое рулевых, штурман и старший офицер. До сих пор водяная метель не колебала глубин, но теперь она подняла горы воды. Если в Бенгальском заливе с его ужасными бурями огромная волна поднимается постепенно и неприятен лишь удар ее гребня, то здесь, в узком проливе, водяные горы бушуют в беспорядке, сокрушают постройки на берегах, бьют друг друга и корабли. Море бросает воду на скалы и на горы сплошными пластами, как лопатами величиной с пристань. Каждый новый удар ветра производит стенающий вой.
— Доброе утро!
— Доброе утро! — отвечает капитан, держась за леер.
Этих слов не слышно ни тому, ни другому, лишь губы шевелятся.
Пароход посла на двух якорях, в трех милях от Гонконга. С улиц Виктории его не видно. Волны и ветер рывками и ударами пытаются тащить корабль с обоими якорями к рифам и скалам. Опасность катастрофы очевидна.
На пути из Европы в Суэц сэр Джеймс читал французскую историю Петра Великого. Самодержец шел через Ла-Манш в тяжелую погоду, когда спутники его не могли скрыть своей тревоги. Царь успокаивал их. Он сказал, что корабль не погибнет. «Разве вы слыхали, чтобы когда-нибудь погиб корабль, на котором находился царь или император? Ни один корабль не утонул за всю историю».
Элгин ободрял себя, он может сказать, перефразируя царя, что не бывало случая, чтобы утонул в море английский уполномоченный министр или главнокомандующий. Элгину приходится совмещать обе эти высокие должности.
Петр знал парусное дело и любил море. В другом плавании у берегов Англии он сказал: «Если бы я не был русским царем, я хотел бы быть английским адмиралом».
Англичане не замечают этой древней симпатии. Они знают, что это заблуждение.
Родной брат Фредерик и летописец
