скажем друг другу все, что думаем и разбежимся.
— Медведь, ты о чем вообще? — Константин кажется искренне изумленным.
Михаил бы ему поверил, если б лично не читал его переписку в том числе и с этой теткой, которую притащила Милка от своего канадского хакера.
Григорьев отпускает наконец пойманную с поличным волонтершу и тихонько произносит над самым ухом той: “Брысь!” Впрочем, тетка и не стремится задержаться, и без того рада радешенька, что так легко отделалась и освободилась от этого блеклого психа, который точно оставил своими лапищами синяки у нее на руке.
— Ну и что это было, Кость? — задает в лоб вопрос Михаил.
Вообще не знаю — о чем ты! — упирается его собеседник.
— Не надо Костя, не надо, — прерывает Григорьев, — у нас переписка твоя есть. И с этой дамой, и с предыдущими. Ты мне только одно скажи: как тебе это в голову пришло? Ты ж и Машку, и Яночку знал. Ну ладно, Настюху похуже, так она и не соперница! Как вообще?!. Это же дети. Они же как Лерка!
Чувствуя, что сейчас он и врезать может, Михаил делает полшага назад, чтобы просто вспомнить себя и прийти в разум. И тут оппонента прорывает, иначе и не скажешь:
— Медведь, ты сам-то в курсе, сколько я бабла ввалил в это ваше фигурное катание? Твоя начальница в Прада ходит за мои кровные! И не мне тебе говорить, что я его хочу отбить на этих покатушках! А сколько ещё она проскачет?
— А я тебе говорил — не дергайся! Ты ж не мне поверил, а совсем другим людям. За что ты нам-то гадишь? Разве мы плохо работали? И разве девчонки виноваты, чтоб их калечить? — Григорьев набычился готовый в момент перейти от слов к рукопашной, мстя за девочек.
— Да чего б им сделалось? Ну, упала, ну, не первая будет. Ну и Марью бы свою замазанную сняли б с произвольной. Не помер бы никто! — нагло констатирует папа-Смирнов, — а уж распоротый шов вообще ничем не грозит, кроме понижения оценок. — Чего ты убиваешься? А нам контракты рекламные на нормальные деньги край надо, а для этого нужен рейтинг!
Михаил все-таки не выдерживает, хватает за грудки наглеца и встряхивает, шипя:
— Пусть твоя Лерка возвращается, как контракт с Липами закончится. Я буду только рад, остальные тоже слова не скажут. Возьмем. Но тебя, козла, я дальше парковки “Сапфирового” чтоб не видел!
Отталкивает в стену беспринципного папашу и продолжает:
— Мне твоими стараниями еще швеей работать, — развернулся, чтоб возвратиться в раздевалку, но притормозил на секунду и произнес, — Скажи Лерке, что проблема не в толчке, а во вращении вверху, пусть тренер с руками больше работает.
Григорьев возвращался к непосредственной работе, а по дороге размышлял о том, что же такое родительская любовь и почему она принимает такие дикие формы. На что бы лично он, Мишка Григорьев, мог пойти ради своего Егорки? Малыша, который перерос отца уже на полголовы и по поводу всего имел собственное авторитетное мнение? Да на что б только не пошел! И даже сказать, что не подверг бы риску чужого ребенка — лукавство. Чем в сущности они с Викой занимаются? Зарабатыванием денег для своих детей на чужих. И не очень-то щадят этих чужих. Но вредить другому ребенку специально? Тем более ради контрактов и денег, которые то ли будут, то ли — нет. Вот это было за гранью понимания Михаила. И еще очень обижало, что Константин Смирнов был ему близким, можно сказать, другом. Григорьев всегда думал, что они скроены с отцом Леры по одним шаблонам. Больно ошибаться настолько сильно в человеке.
Настин костюм висел на своем месте. Сама девочка, к которой Григорьев заглянул перед тем как вернуться в раздевалку, кажется, тоже была в полном порядке и даже вполне качественно размялась без его надзора. Так что все выглядело по-рабочему хорошо.
Михаил снял платье, порылся в карманах куртки и раздобыл нитки и иголку. Прищурившись вдел кончик в ушко и начал искать распоротое место. Однако вместо дырки нашел аккурантную штопку, сделанную весьма тщательно, так, что, не знай, где искать, и не обнаружил бы повреждения.
Хмыкнул про себя. Подумал о том, что ангелы и бесы и впрямь уравновешены, а добро и зло симметрично.
****
Все бури внешние идут где-то далеко. В “Сапфировом” тишь и благодать, лишь внутри одной души завивается вихрь боли и негодования
Тонкие пальцы без украшений проводят по горловине спортивной футболки едва касаясь теплой кожи, поправляют выбившийся шов. Каждый раз, когда палец прикасается к телу, Мила вздрагивает так, словно это ее одежду поправляет Виктория Робертовна. Нет, именно потому что — не ее.
Не к ней обращённые слова. Не для нее эта забота, что звучит из уст тренера. Не на нее смотрят пронзительные зеленые глаза. Мила всего лишь наблюдатель чужой беседы.
— Маш, что-то случилось? — удивляется Виктория.
Уже который раз они пытаются выкатить этот фрагмент, который вполне удавался Максимовой чуть ли не с самого начала изучения.
— Я не знаю. Просто нет сил. Совсем, — не менее удивлённо отвечает девушка.
Два огромных светлых янтарных озера глаз наполняются смесью непонимания и затаенного страха.
Виктория проводит по руке девушки своей ладонью и произносит:
— Отдохни пять минут и попробуем ещё раз.
Как только тренер отходит от спортсменки, мир Милы обретает форму, теряющуюся каждым прикосновением к другой, которые невозможно не замечать и не чувствовать ожогами на своей душе.
****
В аэропорту Григорьев долго всматривается в людей, надеясь заметить ту, кому он очень хочет сказать "спасибо", но, видимо, этот ангел справедливости решил не пересекаться с Михаилом Александровичем сегодня.
В великой буре судно без кормила
Тошно не днем. Днем есть работа, есть твое привычное сопротивление среды и преодоление себя и других. Тяжко становится к вечеру, когда смотришь в пустоту одиночества. Вика постигала эту сложную науку — быть одной. Хотелось плюнуть на все паузы и принципы. Набрать номер Ильи и просто сказать: “Приезжай”. И будь что будет. Хотя бы сегодня вечером, этой ночью. Хотелось чувствовать себя живой. Рядом с кем-то. Закрученной в водоворот простых как сама жизнь желаний. Если бы утро не наступало, а вместе ним не приходила расплата за необдуманные желания и потакание им.
Вика сидела на диване в полумраке зимнего вечера, который перебивался лишь парой настенных светильников. Именно в такие вечера полностью и понимаешь, что одиночество не равно уединению. Сегодня у нее в доме поселилось одиночество. В
