и наступит ночь, я знаю наш лес как свои пять пальцев. И могу ориентироваться в нем с закрытыми глазами — и иногда делала это в качестве глупого вызова от папы.
Сначала я захожу в свой домик, чтобы по-быстрому освежиться, а затем отправляюсь к папе. Густая роща деревьев окружает мой домик, скрывая его от посторонних глаз с близлежащей дороги и даже от папиного домика.
Не успеваю я перешагнуть через внешнюю границу деревьев, окружающих мой домик, как раздается выстрел. Рой летучих мышей отчаянно разлетается, пища в ночи.
Застыв на краю темного леса, я слышу новые выстрелы, отдающиеся эхом в ночной тишине.
Мы в изоляции, вокруг никого на многие километры. Я застываю в тени густого леса. Когда из папиного дома выходят мужчины, смеющиеся так, словно они только что повеселились на славу, кровь в моих жилах превращается в лед. Особенно когда я слышу их речь.
Я знаю русский — папа научил меня своему основному языку. Так же, как понимаю этих людей, я инстинктивно знаю, кто они.
Они пришли за ним, как и предсказывал отец. «Братва» — под руководством Сергея — убила его.
— Если бы он попытался, то не смог бы сделать это легче, — говорит первый ублюдок с самодовольством в голосе, лениво спускаясь с папиного крыльца.
Мужчина, идущий за ним по пятам, молчит, но внезапно оглядывается по сторонам, как будто чувствует мое присутствие. Несмотря на то, что я скрыта глубокой тенью леса, задерживаю дыхание, пока его изучающий взгляд не отрывается от моего места.
— В ближайшее время его никто не найдет, — хмыкает третий мудак, пока они направляются к своему дорогому четырехдверному седану. Я сжимаю пальцы в кулаки, желая убить их всех прямо сейчас.
— Да уж, не раньше, чем звери до него доберутся.
На замечание последнего ублюдка раздается смех, но он быстро стихает, как только они забираются в машину и захлопывают двери.
Сосредоточиваюсь на номерном знаке, запоминая его. Их лица я уже запомнила.
Я никак не могу оставить это без внимания. И не позволю этим ублюдкам уйти от наказания за его убийство.
Я отомщу за его смерть. Лишу жизни тех, кто украл у меня отца. Человека, который спас меня в самый трудный час, который вернул мне краски и дал почувствовать, что меня любят.
Эти мрази заставили меня встать на путь, который мой отец никогда бы не пожелал мне пройти.
Я стану тем, кем он был когда-то.
Убийцей.
Я чувствую оцепенение, стоя на опушке леса, тишина оглушает. Заставляю свои ноги двигаться, одну за другой, по направлению к папиному дому. Даже при том, что я знаю, что найду его мертвым, ничто не могло подготовить меня к этому зрелищу.
Папа, лежащий в луже крови на полу гостиной, заставляет все внутри меня резко остановиться. Большая часть меня отключается, и мои движения становятся роботизированными, когда я очищаю его от крови и мозгового вещества, закрывая ему веки.
Не знаю, как мне удается вынести его тело на улицу, чтобы похоронить, но я это делаю. Теперь, когда в гостиной нет никаких следов произошедшего, сворачиваю ковер и бросаю его в бочку для сжигания, поджигая.
Неизвестно, сколько времени я бессмысленно смотрю на горящий ковер, пока огонь не утихает. Потом сворачиваюсь калачиком рядом со свежей могилой, где теперь лежит папа, и опускаю голову на руки, позволяя слезам наконец-то пролиться. Я остаюсь здесь до тех пор, пока слезы не иссякают.
Как только наступает рассвет и солнце заглядывает за горизонт, я поднимаюсь на ноги, не в силах оторвать взгляд от земли, покрывающей его могилу.
Я лезу в карман и достаю подарок, который купила для него, к нему прикреплен маленький бантик. Проводя большим пальцем по гравировке на ноже, я опускаю взгляд и вижу, как усталость в глубине души сменяется яростью и гневом.
Папа учил меня, как обращаться с ножом, как принимать правильную стойку при броске, как контролировать дыхание и целиться в цель. Папа был лучшим учителем, никогда не отчитывал меня, но показывал, как неправильная форма может представлять опасность.
Его нож был на последнем издыхании, и я знала, что это будет идеальным подарком для него. Не только по функциональности, но и по сентиментальной ценности, потому что знала, что папа скучал по мне, пока я отсутствовала в университете. Таким образом, у него будет особенный подарок, который он сможет всегда носить с собой.
Выгравированные на рукоятке ножа слова сыплют соль на мое и без того окровавленное и израненное сердце. Он много раз говорил мне эти почти точные слова.
Папа часто делал небольшие намеки то тут, то там, намекая на то, что в конце концов его не станет и что я останусь одна.
«Пожалуйста, не надо об этом», — протестовала я. — «Я не хочу думать о том, что останусь здесь без тебя».
Он отвечал мне тем же.
«Когда я умру, может быть, физически я и не буду с тобой, но мое сердце будет. Я всегда буду с тобой, малыш».
Сейчас, когда с усилием открываю глаза и смотрю на нож, с любовью обвожу каждую букву послания, которое я вырезала специально для него.
«Я всегда буду с тобой».
Я отучилась последние несколько месяцев в школе, окончила ее, потому что не могла вынести разочарования папы, бросив учебу. Это был безрадостный, механический процесс, изо дня в день, но я справилась.
Сердечная боль и страдание от потери отца подстегивали меня сделать все возможное, чтобы заставить этих ублюдков заплатить. Мне было все равно, что я буду сражаться с русской братвой. Мне было важно, чтобы их постигла та же участь, что и папу.
Будучи членами преступной организации, они, конечно, плохо скрывали свои следы и не пытались замаскировать свое местонахождение. Я использовала их номерной знак и, применив свои навыки криминалиста, вычислила их местонахождение.
У меня в голове не было ничего, кроме цели отомстить.
Я шла как идиот-любитель, одинокий волк, пытающийся одержать победу над стаей львов.
Старая поговорка о том, что нельзя брать с собой нож на перестрелку, оказалась верной, но мне было все равно. Я использовала этот нож — подарок, который меня лишили возможности преподнести папе, — чтобы убить каждого из четырех человек, виновных в его убийстве.
И мне едва удалось выбраться оттуда живой. Они сломали меня в буквальном смысле слова, но я в любой день предпочла бы физическую ломку эмоциональной.
Только когда я лежу на диване жалкой кучкой синяков и побоев, мое тело излучает
