камине ещё тлели прогоревшие угли. Так тепло и мирно стало на душе: «Я дома». Перед диваном располагался журнальный столик, усыпанный листами бумаги со множеством карандашных набросков, зарисовок.
— Вау! — потянулась я к кипе бумаг, чтобы поближе их рассмотреть, и взгляд выцепил из вороха листов карандашные наброски девушки.
Невозможно было ошибиться, это была я. Только хотела вытащить этот лист, чтобы лучше рассмотреть, как Егор поспешно сгрёб бумаги в охапку и со словами: «Нужно тут навести порядок!» — бросил в камин, в ещё алеющие угли.
— Зачем?! — вскрикнула я. Хотелось сунуть руки в огонь, достать карандашный набросок моего портрета.
Егор загородил тут же вспыхнувшую бумагу, но я смотрела на верхний рисунок, это точно был мой портрет.
— Зачем ты сжёг всё это?! — непонимающе смотрела на него я, чуть не плача. Так жалко было его наброски.
— Немного прибрался, — со смущенной улыбкой проговорил он.
— Там была нарисована я!
— Нет, тебе показалось, — Егор отвёл взгляд, сел на диван.
— Думаешь, я бы не узнала себя? — я села рядом, смотрела на него. Он молчал. — Признайся, это была я!
— Может быть и ты, — пожал он плечами, по-прежнему смотря в сторону.
Егор смутился, на его щеках появился румянец. Это стало для меня открытием. Егора, оказывается, можно смутить. Меня как молнией поразило осознание, что он стесняется меня сейчас, стесняется того, что рисует. На самом деле он скромный. Эти два понятия для меня всегда оставались на противоположных сторонах. Скромный Егор — это было что-то из разряда фантастики.
— Зачем ты сжёг меня и свои рисунки? — с горечью проговорила я, стало до боли обидно.
Егор пожал плечами. Он просто стеснялся своего творчества, и вместо того, чтобы признаться, не придумал ничего лучше, чем сжечь наброски.
— Я получилась у тебя похожей, сразу узнала себя. У тебя такая память хорошая, ты же видел меня всего один раз.
— Если быть до конца честным, то не совсем один, — он поднял на меня взгляд, и когда я удивилась, пояснил: — Ты мне снилась три раза после того случая.
Катю во мне передёрнуло, а меня снедало любопытство:
— Расскажешь, что за сон?
— Он странный, но всё время один и тот же, — Егор опять чуть смутился, но всё равно начал рассказывать. — Будто ты спишь в моей кровати, здесь, в доме, а я смотрю на тебя, хочу коснуться, но не могу.
Теперь передёрнуло от мурашек и меня. Неужели какая-то часть воспоминаний Егора-призрака может пробираться в сны?
Он встал и подошёл к окну, выглянул на задний двор, там безмятежно носился Дружок. Заметив хозяина, подбежал к прозрачной двери и начал скрести её когтями:
— Демон гулять просится, — Егор обернулся ко мне. — Не хочешь пройтись?
Мы брели вдоль улицы. Было еще совсем светло. Егор шёл, засунув руки в карманы. Я оглядывалась, не узнавая окрестностей. Некоторые дома только строились, а на месте других ещё были пустыри, здесь явно жило не там много людей.
Пёс носился, как ураган, от одного двора к другому, лаял на воздух.
— Нужно было назвать его не Демон, а Дурак, — усмехнулся Егор собачьему безумию и попытался оправдать пса: — Он молодой ещё, чересчур активный. В Москве поспокойней себя ведёт, а здесь отрывается, такое раздолье. Знаешь, почему я решил назвать его Демоном?
— Нет, — с удивлением поняла, что про это Егор мне никогда не рассказывал.
— Я всегда хотел собаку, сколько себя помню, — начал он. — У деда с бабушкой в деревне была дворняга Цыган, но мне и десяти не исполнилось, как он исчез куда-то, а нового они не стали заводить. И пять лет назад меня совершенно случайно занесло к заводчикам, мы что-то делали там. И всё, — он улыбнулся. — Это была любовь с первого взгляда, я без этого глупого щенка не мог больше жить, а как назвать не знал. По паспорту не хотелось. Я тогда отпуск взял, чтобы привыкнуть к нему. Думал-думал, а имя не шло. Но он в первую же ночь в доме сгрыз ножку от нового дивана, разорвал на нём в клочья все подушки, — Егор засмеялся. — В общем, я, когда проснулся, сразу понял, как его назвать.
Я рассмеялась:
— Но он классный! Настоящий друг!
— Да, собаки делают нас лучше, — добавил с улыбкой Егор.
Я бы без зазрения совести осталась ночевать у Егора, но Катя не позволила и в итоге убедила, что мы только познакомились и так делать нельзя. Егор и не настаивал, отвёз на машине на вокзал. На этот раз сам попросил номер телефона, предложил встретиться в Москве, и в друзья в соцсети постучался как «Вася Сокол». У него в профиле было всего две фотографии, одна десятилетней давности, другая пяти.
— Но почему Вася? — усмехнулась я.
— Потому что у брата на большее не хватило фантазии, — ответил Егор. — Это его рук дело.
Глава 79. Хэппи-энда не будет?
Катя скучала по Сене, ждала, что он напишет, но он как ушёл, так с тех пор и молчал, а я не могла позволить дать ему надежду. Знала, что так будет лучше, но Катя не хотела в это верить. К Егору относилась прохладно, но специально не портила отношений, чувствовала, сколько тепла и любви у меня к нему, а второго разбитого сердца на двоих мы бы не выдержали.
Егор писал, звонил. Катя не игнорировала, но не флиртовала, держала его на расстоянии. И мне пришлось с этим смириться, затаиться и ждать, пока она привыкнет, я очень надеялась, что она сможет в него влюбиться, только вот она этого даже не хотела.
Я знала себя. Любовь с первого взгляда — это не про меня. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к человеку, а уж что должно случиться, чтобы я влюбилась, не представляю. Поэтому мне оставалось только ждать.
На первом свидании они вообще чуть не разругались. Егор не захотел смириться с тем, что за еду я всегда плачу сама. Катя его сразу предупредила, но он принялся спорить:
— Это что, знак протеста? Феминизм? — уставился он.
— Считай это моим бзиком. Просто смирись, — спокойно заявила Катя.
— Это не бзик, это дурь! — Егор не отступал. — Объясни.
— В какой-то степени это способ доказать самой себе, что я взрослый, самодостаточный человек. Когда я переехала в Москву, мои родители всё пытались передавать еды, денег, при этом долгое время убеждали в том, что здесь я одна не выживу, пропаду и умру с голода. Мне было обидно, и чтобы доказать самой себе, что я чего-то стою, деньги
