Книга Останься со мной сейчас - Катрина Кадмор

– Молодчина, Сиара! Еще одна ступенька, и ты дотянешься.

У Сиары дрожали ноги, но она не могла не улыбнуться покровительственному тону Шона. Шон был главным садовником замка, знал Сиару еще ребенком и до сих пор относился к ней как к маленькой, хотя ей уже почти тридцать.

Но улыбка сползла с ее лица, когда она посмотрела вниз с шестиметровой стремянки.

Мраморный пол парадного зала поплыл у нее в глазах, и ей пришлось крепко ухватиться за перекладину левой рукой. В правой она сжимала тот предмет, который и загнал ее на шестиметровую высоту: тонкой работы ангел в золотых одеждах и с личиком, раскрашенным нежными красками, смотрел на Сиару широко распахнутыми голубыми глазами, будто удивляясь, как это она позволила себя так провести.

Либби, шеф-повар Лохмора, попыталась ее подбодрить:

– Держись, Сиара! Завтра, когда будем зажигать елку, получишь самый большой кусок рождественского торта.

Сиара злобно зыркнула на Либби – хорошо ей говорить, она-то внизу, стоит себе рядом с Шоном в полной безопасности, да еще и глинтвейн прихлебывает – и пробормотала сквозь стиснутые зубы:

– На следующее Рождество полезешь сама.

– О нет, это твоя почетная обязанность, до тех пор пока в Лохморе не появится новый работник, – довольно ответила Либби.

Судя по улыбкам остальной прислуги замка, собравшейся в парадном зале украсить елку и полакомиться приготовленными Либби праздничными закусками, их тоже позабавил ужас на лице Сиары.

– А ты перепояшь чресла твои…[1]

Так все время говорил ее дедушка, когда будил ее на заре и звал мыть мраморные полы Лохмора, а она ворчала и только плотнее куталась в одеяло. Сиара до сих пор не знала, что означает это выражение, но дед имел в виду, что ей не отвертеться.

Мама Сиары была из того же теста, что и дед. Когда Сиара ныла, что ее не пускают погулять, или просила себе братика или сестричку, или хотя бы папу, который приходил бы похлопать ей на школьных соревнованиях, – папы-то у всех есть! – ее мать говорила:

– И не мечтай, Сиара. Жизнь несправедлива. Лучше сразу смирись с этим, улыбнись и вперед!

Сейчас ей точно не оставалось ничего другого. Она осторожно поставила ногу на следующую ступеньку. Собравшиеся внизу запели рождественский гимн, чтобы подбодрить ее и подчеркнуть торжественность момента.

Каждое Рождество Шон привозил из Лохморского леса огромную елку – она должна была соответствовать размерам парадного зала замка, деревянные своды которого смыкались на высоте двенадцати метров. Но в этом году Шон превзошел себя – нынешняя ель была пушистой, идеально симметричной и не меньше семи метров в высоту. Пяти садовникам понадобился целый день, чтобы привезти ее из леса и установить. А потом еще один день вся прислуга замка развешивала на голубоватых ветках елки гирлянды и бесчисленные игрушки, скопившиеся в семье Бенсонов за два века.

И вот под конец этого прекрасного мероприятия Шон объявил, что по традиции замка привилегия водружать на верхушку елки фарфорового ангела предоставляется последнему нанятому работнику.

Сперва Сиара действительно поверила в эту очаровательную историю, но потом заметила веселые искорки, плясавшие в глазах Шона, и то, как остальные садовники украдкой пихали друг друга локтями. Ну да, как же, честь! Просто желающих не нашлось, особенно когда в зал внесли блюдо со знаменитыми мясными пирогами Либби.

Она пыталась протестовать: фактически она не была новенькой в Лохморе, потому что еще в школе на каникулах подрабатывала тут уборщицей. Но ее возражения потонули в блаженном мычании, наполнившем комнату, как только все добрались до угощения.

Она была единственной женщиной в команде садовников и знала, с какой иронией все они, кроме Шона, относятся и к ней самой, и к ее идеям. Только вчера она крупно поспорила с одним из них, пришедшим нарезать веток остролиста для украшения замка. Сиара пыталась объяснить ему, что листьями и ягодами остролиста питаются птицы и мелкие животные, но тот заявил, что она совсем рехнулась.

Так что ей ничего не оставалось, как взять ангела и полезть на стремянку. И вот теперь, вдохновленная звуками рождественского псалма и смолистым запахом лесной красавицы, она добралась почти до самого конца стремянки и потянулась к верхушке елки, стараясь не замечать, как иголки царапают ее обнаженные руки.

Лестница под ней дрогнула, внизу раздались ахи и охи.

– Не волнуйся, мы держим! – крикнул ей Шон.

Сиара закусила губу и потянулась еще дальше, желая скорее разделаться со своей рискованной миссией. Почти потеряв равновесие, она все-таки надела прекрасного ангела на верхнюю ветку. Тот все норовил перекоситься налево, но Сиара не успокоилась, пока он не сел совершенно прямо.

Внизу раздались аплодисменты.

Она сделала это!

Восторг Сиары длился всего пять секунд, пока до нее не дошло, что теперь ей предстоит проделать обратный путь.

Крепко цепляясь за перекладины и подолгу вслепую нащупывая ногой каждую следующую ступеньку, она начала спускаться.

На стене висело огромное зеркало в массивной золоченой раме, и Сиара поймала свое отражение. Ужасно – в волосах иголки, руки расцарапаны, а как она умудрилась заляпать смолой свою джинсовую безрукавку?

И тут она увидела его.

Он стоял в распахнутых дверях и смотрел на нее.

Сиара замерла с одной ногой, повисшей в пустоте, ее сердце скатилось куда-то в пятку и тоже беспомощно болталось над бездной.

Неужели это и правда он? Спустя столько лет?

Пение разладилось, а потом и вовсе умолкло. Зеркало отразило немую и неподвижную картину: высокий мужчина на фоне массивных резных дверей, в центре зала – с полсотни человек, повернувшихся к нему в молчаливом изумлении, и одна глупая фигура, нелепо раскорячившаяся среди ветвей огромной сверкающей елки.

Через секунду картина ожила, зал наполнился гомоном возбужденных голосов.

– Ваша милость! Я понятия не имел… Я думал, что вы, как всегда, останетесь в Бэйнсворте до двадцать девятого, – бормотал Стивен, главный дворецкий Лохмора, едва сдерживая панику.

Сиаре все-таки удалось нащупать ногой ступеньку, и теперь она смогла повернуться лицом к дверям.

Вся прислуга, забыв про елку, толпилась вокруг вошедшего.

Том Бенсон… Одиннадцатый герцог Бэйнсвортский. Под мышкой у него был перепачканный терьер, который пыхтел и извивался, требуя опустить его на пол.

Герцог провел свое детство здесь, в Лохморе, и тогда вся прислуга обожала и баловала его. Но он не появлялся в замке вот уже двенадцать лет. Молодые работники никогда не видели его, и даже те, на чьих руках он вырос, теперь не знали, как с ним себя вести.