сознания. Оно было не менее усталым и сбитым с толку, чем я. Я чувствовала его.
…Мне знакомы твои мысли. Ты пахнешь прикосновением, когда-то давно знакомым. Или может быть, успевшей забыться историей…
В создании снова замелькал калейдоскоп образов, потом остановился на кратком воспоминании о знаменитых треллианских степях, где высокая трава щекотала мне руки, когда я пропускала ее сквозь пальцы. Назад. Потом снова вперед.
– Вы с Максом знаете друг друга? – прошептала я.
Глупый вопрос. Мне и так был известен ответ.
Знакомое урчание проскользнуло в пространство между моими мыслями.
…Ты и так знаешь. Зачем спрашиваешь?..
Снова эта детская растерянность.
…Зачем?.. – с нажимом спросило существо.
Я поняла: оно хочет получить ответ.
«Разве тебе не открыты мои мысли?»
…Мне многое открыто, но я не все понимаю…
«Я тоже. И именно поэтому я спросила».
Существо вздохнуло – или, по крайней мере, мне так показалось. От этого ветерка в мыслях по коже поползли мурашки.
…У нас с Максантариусом никого нет, кроме друг друга…
Голос звучал, словно отдаляясь. Каждое слово вызывало волны боли, точно собственные мысли и кровь восстали против меня.
«Это неправда», – подумала я.
…Возможно, уже нет. Теперь мы есть друг у друга и у тебя…
Я моргнула и с трудом открыла глаза. Не сразу поняла, что уставилась в потолок. Я даже не заметила, когда снова упала на кровать.
…Мы оба очень устали…
Усталость даже близко не походила на мое состояние. Я чувствовала себя так, словно умираю, словно мои тело и разум растворяются.
…Тебя почему-то больше тревожит то, что ты теряешь, а не то, что ты получаешь…
Уголки рта дернулись вверх в яростной усмешке. Я вспомнила о Сереле. О своих друзьях в поместье Эсмариса. Голос ошибался. То, что я получу в результате нашей сделки, волновало меня больше всего.
Я почувствовала, как любопытные пальцы ухватились за эту мысль. Перевернули. Заморозили воспоминание о лице Серела и ощущение его прощального поцелуя на щеке.
Я почувствовала вопрос прежде, чем он оформился в слова.
– Ты видишь, но не понимаешь? – прошептала я.
…Я понимаю, что значит хотеть…
«Не хотеть. Любить».
…Любить – значит хотеть…
Шепот погружал меня во тьму.
…И к Максантариусу у меня была сильная любовь…
Кровать разверзлась подо мной, и я провалилась, опускаясь вниз по спирали.
…Возможно, я смогу полюбить и тебя тоже. Вместе мы сумеем создать красивую историю…
Темнота и пламя поглотили меня.
Сон. Воспоминание
Меня пожирало пламя, лизало кожу, наполняя ноздри гнилостным запахом горящей плоти.
При соприкосновении с пламенем кожа пузырилась, волдыри лопались и вытекали под грубым ударом кулака или острым жалом клинка. Я уже успел изучить эту универсальную истину. Она в равной степени относилась и к повелителям Ордена, и к королевским гвардейцам, и к ривенайским мятежникам, и даже к мужчинам, женщинам и детям, которые не были замешаны в мятеже.
Так случилось и с Нурой. Невзирая на ее поступок, ее я первой разыскал на пепелище Сарлазая. Я был уверен, что она мертва. Но, передав ее целителям, испытал огромное облегчение, когда услышал ее тонкий, мучительный стон. Пришла пора отдирать пласты кожи, прилипшей к жесткой ткани моей куртки…
Облегчение. Вознесенные, что за дурацкое слово.
Я смотрел, как пальцы разрывают слои ткани, как истончаются нитки от прикосновения ногтей…
– Макс, я подумала, что ты захочешь увидеть…
И я вернулся. Вернулся в свою спальню на западном берегу, где лежал на животе на своей кровати, уставившись в красное покрывало и растворяясь в нем.
Я моргнул и подняла голову. В дверях стояла Кира и улыбалась мне с непривычной робостью. Она держала в руках один из своих стеклянных ящиков:
– Смотри. Я сама ее вырастила. Она только сегодня вылезла из кокона.
Она подняла ящик, чтобы показать мне маленькую красную бабочку, беспокойно порхающую под потолком своей тюрьмы. Я едва взглянул на нее:
– Красивая.
– Я подумала, что она может тебе понравиться, потому что у нее подходящее число конечностей.
Ее голос отошел на задний план. Я издал невыразительное согласное мычание.
Шорох босых ног, и голос Киры зазвучал ближе.
– Знаешь… я рада, что ты приехал в отпуск, – тихо сказала она. – Даже если ты как будто не с нами.
Я не успел сдержать яростный смешок. Отпуск.
«Отпуск» на самом деле означал: «Поскольку ты явно на волосок от того, чтобы свихнуться, пусть это лучше произойдет подальше от нас».
«Отпуск» означал: «Ты виновен в гибели сотен солдат Орденов, так что тебе лучше залечь на дно, пока мы не определимся, кто ты – герой или военный преступник».
Но больше всего «отпуск» означал: «Меня зовут Зерит, будь я проклят, Алдрис, и я жаждущий власти мерзавец, который хочет, чтобы все остальные кандидаты на пост верховного коменданта оказались как можно дальше от Башен».
Что ж, прекрасно. Пусть получает свою должность. Внезапно подумалось, что эта возня совсем не заслуживает внимания.
– Каково это – быть героем войны? – спросила Кира. – Даже Брайан впечатлен, хотя ни за что в этом не признается.
Еще совсем недавно даже невысказанное одобрение Брайана ценилось бы мною на вес золота. Но теперь, как и звание коменданта, оно ничего не значило. «Мне порой чудится, что я слышу, как хрустят в моих руках детские кости. Вот чем мне приходится гордиться» – так мне хотелось ответить.
…Ты должен радоваться, что он наконец-то понял, на что ты способен…
Мое сердце остановилось.
Я проверил все возведенные в сознании стены и двери. Ни одна из них уже не казалась такой прочной, как раньше. После того как в моем разуме побывал вальтайн и все перемешал, уже ничего не выглядело прежним; более того, за последнюю неделю мои мысли стали еще более беспорядочными и запутанными, чем когда-либо раньше.
– Мне хочется побыть одному, – отрезал я, не поднимая глаз, чтобы не видеть обиженный взгляд Киры.
Забрав стеклянный ящик, она вышла.
Я встал. Закрыл за ней дверь. Запер ее. Затем пересек спальню и забился в угол, упираясь лбом в стык двух стен.
…Ты злишься… – заметил Решайе.
Конечно, я злился. Я попытался нащупать ту мысленную дверцу, заменить ее, но не смог найти.
…Ты злишься на меня…
«Ты убил тысячи людей».
Тысячи. От масштаба содеянного у меня до сих пор немели руки. И за исключением очень узкого круга, весь мир думал, что это сотворил я.
…Благодаря мне мы стали героями в этой войне…
От его изводящего, детского непонимания у меня застучало в висках.
– Мы? – насмешливо выплюнул я вслух. – Нет никакого «мы».
Вокруг моего разума сжалась спираль боли, настолько искренней и чистой, что слегка выбила меня из равновесия.
…Как это нет! Мы есть…
Вознесенные, как я его ненавидел. Всей душой. И из глубин моей ненависти начали подниматься и обретать форму ментальные стены. Вот оно. Теперь осталось уговорить его вернуться в тот закуток и захлопнуть дверь…
«Нет никакого „мы“. Все это сделал ты».
Надо его отвлечь. А потом…
Затылок сотряс резкий удар изнутри черепа. Словно тяжелая дверь собиралась захлопнуться, но кто-то
