них, неоправданно мала. И ему стоило бы поднять ее. Что такое для врача отправить на тот свет пациента? Совершеннейшая пустяковина. Один какой-нибудь не тот укол. И все. Песня спета. Но разве можно сравнить цену одного укола с ценой за Гержавину? Это просто несопоставимо. Нет, врач должен еще раскошелиться. За такую красивую женщину с длинной шеей, ямочками на щеках, высоким лбом и бархатным голосом, а также двух девочек надо брать достойную цену. Разумеется, у врача вряд ли есть такие же деньги, как у Корозова. Но что-то все равно имеется. Есть друзья и знакомые, в конце концов, может взять кредит. Пускай насобирает хотя бы приемлемую сумму. А потому, хоть условие и выполнено, отпускать его семью рано. К тому же, следует сначала увидеть труп пациента из реанимации. Исключить всяческую подставу. Если все сделано, как требовалось, то сейчас труп парня должен быть в морге, а дня через три родственниками организованы похороны. Как положено. Только тогда все станет на свои места. Если бы он всегда верил чужим словам и не проверял их, он давно бы он уже сыграл в ящик. Но пока Бог миловал или Черт помог.
С любопытством рассматривая женщину, Вадим думал, что жизнь интересная штука. В ней, как на качелях, то и дело возвращаешься в исходную точку. Все повторяется. И если с врачом на этот раз история удачно завершится, то это не значит, что тот больше не понадобится. Всякое может случиться. Поэтому под рукой всегда надо иметь рычаг, на который можно нажать, чтобы привести в действие механизм управления человеком. В данном случае для Гержавина таким рычагом могут стать фото его обнаженной жены. Это, разумеется, не компромат для врача, но вполне может оказать сильное психологическое воздействие. Главное, вовремя воспользоваться таким безупречным и всегда действенным оружием. Хичков все время старался заглянуть вперед, предусмотреть ход событий, опередить их. Чутье чутьем, а предусмотрительность, это стержневой фактор его живучести.
Не отрывая глаз от женщины, не повышая голоса, он приказал:
— Сними одежду!
Не уразумев сразу, что от нее требуется, она растерялась:
— Зачем? Дети.
Повернув лицо к подручному, Хичков кивнул на детей:
— Выведи их!
Испугавшись, Гержавина вцепилась в девочек, загораживая от подручного. Вадим сухо успокоил:
— Не бойся! Ничего с ними не произойдет. Посидят в другой комнате.
Детей вывели. Они шли, испуганно озираясь на мать. Та, цепенея, провожала их остановившимися глазами. Хичков повторил:
— Сбрасывай с себя все!
Завозившись, Ольга повернула голову к Вадиму. Она лежала на диване, на боку, укрывшись покрывалом. Сидеть не могла, вся попка была в красных кровавых полосах. Было больно. Слабым голосом обронила:
— Ты, оказывается, маньяк. На голых женщин смотреть любишь.
Глянув недобро, Вадим оборвал:
— Люблю! Особенно на красивых! А ты, я вижу, не поумнела!
Цепляясь взглядом за Ольгу, как будто та могла чем-то помочь, Гержавина не шевелилась. Хичкову это не понравилось. Повторять он не любил. Но догадывался, что сама она раздеваться не отважится. Испуганные глаза женщины начали наполняться слезами. Видя, что просить Хичкова о чем-либо бесполезно, что здесь никто не поможет ей, она крепко обхватила себя руками. Ольга молчала. Чем она могла помочь этой женщине? Советом? Но какой совет должно было дать? Все было непредсказуемо. Любой ее совет мог обойтись боком Гержавиной. Нет, в этих обстоятельствах лучше промолчать. Жена Сергея Сергеевича видела, как он обошелся с нею, и не стоило применять к себе ее опыт. У них разные мотивы пребывания тут. И поведение должно быть различным. Пусть решит сама. Медленно Ольга глубоко вздохнула, задержала воздух в легких, скользнула по Хичкову презрительным взглядом. Она не чувствовала себя униженной: нельзя унизить слабого, когда над ним совершают насилие более сильный. Насилие, это не унижение, унижение — это ползание на коленках перед насильником. Подобного она для себя не представляла. Однако сейчас чувствовала себя подавленной, потому что сознавала, как прореагирует Глеб, когда увидит снимки. Но как ей было невыносимо думать, что Хичков мог оказаться правым, что она сама приведет к нему мужа, совершенно не желая этого. Снимки вгонят Глеба в ярость, он станет рвать и метать в поисках преступника и забудет об осторожности. Видно, на это и рассчитывает Хичков. Выцарапать бы глаза ему, чтобы этот кошмар навсегда исчез из жизни.
Резкий голос Хичкова, обращенный к Гержавиной, прервал мысли Ольги:
— Разве ты не слышала, что я сказал? Или ты хочешь, чтобы тебя раздел мой подручный?
Вздрогнув, пройдясь блуждающим взглядом по комнате, женщина стала медленно снимать с себя одежду. Хичков наблюдал безмолвно, но нетерпеливо. Женщина разделась до трусиков. Скромно прикрылась ладонями. Вадим раздраженно взмахнул рукой:
— Снимай, снимай все! Расслабься! — он с удовлетворением рассматривал ее красивое, стройное, с женственными плавными изгибами тело. Она была в полной его власти, он мог сделать с нею все, что ему заблагорассудится. Но он был не Козырь, и его инстинкты никогда не главенствовали над его мозгом. Час потехи еще не наступил.
Принудив женщину принять несколько различных поз, Хичков сделал снимки на смартфон. Затем заставил сесть на диван, потребовал раздвинуть бедра. Она отказалась. Тогда бесцеремонно вмешался подручный Хичкова. Раздвинул ей ноги. Вадим сфотографировал женщину в такой позе, подумав при этом, что, когда настанет время, а оно может наступить в любой момент, этот снимок станет самым сильным ударом по самолюбию Гержавина. Когда женщина уже думала, что все закончилось и ей разрешат одеться, Хичков вдруг приказал подельнику разоблачиться. Тот подчинился беспрекословно. Играя мускулами, подступил к женщине. Она в панике шарахнулась в сторону.
— Не бойся его! — бросил Вадим — Он тебя не тронет! Примешь несколько поз для снимков и все! А будешь глупой, как она, — кивнул на Ольгу, — накачает тебя своими живчиками!
От ужаса у нее стучали зубы, тело сковало, как параличом, она зажалась так, что, казалось, никакой силой невозможно на нее воздействовать. Да и у самой у нее, сдавалось, вряд ли хватит сил, чтобы привести себя в нормальное состояние. Волна ужаса не отступала. Голос Хичкова звучал где-то за ее пределами. До женщины не доходил смысл его слов. Но если даже что-то оставалось в сознании, то внутренний протест против таких действий был сильнее страха. В эти минуты она испытывала те же чувства, какие были у Ольги. Однако физически противостоять мужской силе, ей, как и Ольге, было трудно. И женщину сломали, обрушив на нее удары кулаков. Потом подручный с полным знанием предмета, стал укладывать ее в разные позы на полу, пристраиваясь к ней для снимков.
