Смыла кровь в ванной и обработала раны. Ростовое зеркало без рамы отразило ее, какой родилась. Стройную, ниже среднего роста, гибкую благодаря тренировкам, с короткими темными волосами, с резкими скулами и огромными глазами. Замерев, обвела очертания отражения, вглядывалась в него, как будто впервые встретила. И правда — малявка. На вид ей больше семнадцати не дашь… Теперь — спать и собираться.
Через время вниз спустилась Ноарике, чью голову закрывала вуаль со шляпкой, сквозь которые не было видно пламенных волос.
— Тари, я ушла. Приведи мою комнату в порядок. Записка для графини, как обычно, на столе.
Уходила она через черный ход, уповая на то, что на дворе царил слишком ранний час, чтобы болтливые дворяне не спали, а прислуга, хоть и любила почесать языками, обычно мало что соображала.
От наемного транспорта она отказалась, предпочтя дойти до Кеэрела. Дом встретил ее скрипом, потом где-то в левой его части рухнуло что-то, а хозяин разваливавшегося монстра даже не дернулся во сне, дрых в кресле на кухне. А вокруг, как на дешевом шарже, разметались пустые и разбитые бутылки.
— Кеэрел, — позвала она, не решившись пройти дальше дверного проема. — Кеэрел, будь ты проклят! — уже громче и резче сказала она, и барон дернулся.
— Ноарике? — и замолчал, поджав в злобе губы.
— Ну-ну, какой прием, однако!
— А как еще мне тебя встречать? Я даже не мог предположить, что проклятый Ситфо вызовет меня на дуэль! Что он тоже сделает тебе предложение! Виконт Оленский несколько часов читал нам мораль, а его люди подслушивали, даже не скрывая своего присутствия за дверьми!
Барон поднялся, цепляясь за мебель, кое-как устоял на ногах, но его шатало не то от похмелья, не то от гнева.
— Я не ожидала такого поступка от Эртора, тем более что мы договорились некоторое время не встречаться, — покривила душой Киоре. — Но! Я не стану твоей женой. С чего ты взял, что твое предложение мне интересно? И не ударился ли ты головой, предлагая место супруги преступнице?
От лица мужчины кровь отлила, выбелила его, зато шея побагровела:
— Я понимаю, что титул баронессы не герцогини…
— Меня не интересует никакой титул. Я помогла тебе, желая утопить моего давнего врага. Щелкнуть его по носу. Да, я помогла тебе обогатиться в игровых домах из жалости. Теперь же я прощаюсь с тобой. А ты начни жить уже! Теперь у тебя есть деньги и на дом, и на жену, а если не впадешь в уныние, то и на детей будут тоже.
Он выглядел потерянным, как оставшийся в толпе без родителей ребенок. Смотрел, будто у него забирали божество, которому он привык поклоняться.
— Ты уходишь к нему? — глухо спросил он, опустив взгляд в пол.
— Птицу счастья нельзя неволить, — грустно улыбнулась Киоре, покидая дом.
И — в путь! Парк уже привычно принял ее. Аллеи, тропинки — она бродила и бродила, всё больше хмурясь: неужели Эртор не придет? Неужели с ним что-то случилось? Она успела посидеть на всех скамеечках, отказаться от нескольких знакомств и с удивлением встретить закат… В одиночестве и тишине зелени.
— Наслаждаешься одиночеством? — она вскинула глаза, увидев нависшего над ней племянника кардинала, злого, как Кеэрел с утра.
Выражения их лиц оказались так похожи, что Киоре не удержалась и засмеялась, заставив Эртора растеряться.
— Знаешь, ты — зараза!
— Думаешь, я в первый раз такое слышу? — она улыбнулась, предложив юноше сесть рядом с ней. — Вынуждена тебя разочаровать.
— Зачем тебе потребовался этот несчастный барончик? Он бедный неудачник. Что ты в нём нашла? — он присел рядом, откинулся на спинку, подняв голову к хмуревшему небу. — И что он знает о тебе такого, чего не знаю я?
— Мне не везет с мужчинами. Вдовец меня отверг, зато какой-то барон оказался приворожен. Я думала, что мы с тобой станем друзьями, а ты сделал мне предложение…
— Ты слишком обворожительна, чтобы мужчины могли устоять перед соблазном, — он улыбнулся ей, широко, открыто. — И всё же… Ты выйдешь за меня? Обещаю быть тебе лучшим другом до самой смерти.
— Опасные слова, — она загадочно улыбнулась, наклонив голову к плечу. — Я отвечу тебе согласием. Поедем радовать твоего дядюшку?
— Как бы мне ни хотелось, сие действо придется отложить. Он куда-то уехал, и я не знаю, когда вернется.
Сердце у Киоре пропустило удар. Только привычка позволила удержать улыбку и беззаботно ответить, поддерживая разговор с Эртором. Ноарике должна была сегодня-завтра выкрасть проклятый перстень и исчезнуть навсегда! Она так задумалась, перестраивая план, что даже не заметила, как ее под ручку увели из парка в ближайшее фотоателье.
— Эртор! — очнулась она напротив фотографа, сидя на коленях у мужчины.
— Я отошлю эту карточку родителям, чтобы они порадовались за меня, — он чмокнул ее в щеку, — сиди смирно.
Фотограф попросил замереть, и она подчинилась. Миг, и в руках седого мужчины появился прямоугольник с цветным изображением. Эртор взял его и убрал в карман пиджака, даже не позволив прикоснуться. Киоре простонала: это провал! Ей оставалось только бежать…
Когда она добралась до своей квартиры и там переоделась в костюм воровки, настроение ушло на уровень подвалов. Такая оплошность! Такой провал! Кардинал недоступен, фотокарточка с Эртором, по которой сопоставить ее лицо и лицо Киоре ничего не стоит нужным людям. Крах!
К Ястребу она добралась затемно и в настроении таком, что, скажи ей кто грубое слово, убила бы. Хотелось напиться, и ничто не могло этому помешать. Ястреб, прочитав все на ее лице, поставил перед ней огромную кружку пива. Отхлебнув, она скривилась и потребовала чего покрепче.
— И в честь чего попойка? — поинтересовался хозяин, заменяя кружку.
Ядреный запах самогона вышиб слезы, но она потянулась к нему, как к спасению. Горло обожгло, на миг показалось даже, что говорить она не сможет, но потом стало легче.
— Отвратительнейшее настроение!
И, чтобы избежать дальнейших вопросов, отвернулась и поспешила в зал, где как раз собралась удалая компания, игравшая в карты. Несколько партий Киоре наблюдала, захваченная ловкими комбинациями: воры играли, жульничая, и то и дело появлялись козырные карты, уже отбитые. Суть игры была именно в том, у кого окажется больше трюков или карт в запасе. Этакое молчаливое противостояние талантов, сведенное к шутке. Киоре смеялась, болела за какого-то наглого юнца. Попутно отобрала чью-то сигарету и выбросила ее после первой затяжки — отвратительный табак. Подхватила свою кружку со стола и хлебнула от души самогона. Только вот привкус у него вышел странный, сладковатый. Рука дрогнула, огромная кружка упала на пол, выплескивая содержимое на чьи-то сапоги.
В голове помутнело, и Киоре выбежала из харчевни на улицу, в темноту. Голову стиснуло болью, а в груди разгорелся пожар. Киоре повело, и она сама не поняла, как оказалась у конюшни, прислонилась к ее входу. Она не чувствовала тела. Совсем.
