class="cite">
«Причиной всего этого была дружеская ссуда»
Глава 41. Разрыв гипотетической дружбы
– С какой стати вы рассказали мне эту историю? – возмущенно спросил Фрэнк, не выходя из своей роли. – Я никак не могу одобрить подобную историю, ибо согласие с ее моралью лишит меня последней жизненной опоры, а значит, и остатков мужества. Каким блестящим было бы будущее Чайны Астера, показанное в его видении, если бы он доверился этому видению, обрел мужество, упорно работал и всегда надеялся на лучшее? Если вы хотели причинить мне душевную боль вашей историей, Чарли, то преуспели в этом; но если вы хотели разрушить мое доверие и веру в людей, то не добились этого.
– Доверие? – воскликнул Чарли, который, со своей стороны, всецело проникся духом своей истории. – Какое оно имеет отношение к этому делу? Мораль этой истории, которую я вам рекомендую, состоит в следующем: дружеская помощь другу является обоюдной глупостью. Разве ссуда Орхиса Чайне Астеру не стала первым шагом к их взаимному отчуждению? И разве она в конце концов не привела к враждебности Орхиса? Говорю вам, Фрэнк: подлинная дружба, как и другие драгоценные вещи, только страдает от материальной заинтересованности. А что может быть более пагубным для дружеских отношений, чем денежная ссуда? В лучшем случае, это досадная помеха и расстройство. Как мы можете уберечься от того, что помощник становится кредитором? Разве друг и кредитор могут быть одним и тем же человеком? Нет, даже в самом благоприятном случае, ибо самый снисходительный кредитор все равно остается кредитором. Не стоит полагаться на дружескую снисходительность, даже со стороны лучших людей. Даже лучшие люди в наихудших обстоятельствах подвержены все смертным недостаткам. Лучший друг может путешествовать; он может жениться, вступить в секту выкрестов или в другую предосудительную организацию, не говоря уже о других вещах, более или менее изменяющих его прежний характер. И, даже если отбросить все остальное, кто ответит за его пищеварительное расстройство, от которого так много зависит?
– Но Чарли, дорогой Чарли…
– Нет, обождите. Вы напрасно выслушали мою историю, если до сих пор этого не понимаете. Каким бы разумным и благонамеренным я вам сейчас ни казался, это не гарантии на будущее. С учетом этой неопределенной личности, в которою я могу превратиться в силу естественной человеческой изменчивости, разве здравый смысл не должен разубедить вас, мой дорогой Фрэнк, в безоглядном доверии к людям? Готовы ли вы, в вашей нынешней нужде, принять ссуду от друга, гарантировав ее залогом вашего имущества с полным осознанием того, что ваша закладная в конечном счете может перейти во вражеские руки? Различие между людьми не так велико, как различие между одним и тем же человеком в настоящем времени и тем, кем он может стать в будущем. Ибо никакая сердечная склонность или умственный настрой не является неизменным и не подверженным действию воли. Даже те чувства и мнения, которые считаются наиболее соответствующими изначальной правоте или истине, в действительности являются личными убеждениями, возникающими в результате случайного толчка под локоть Судьбы, бросающей кости на стол. Если не вдаваться в суть вещей и оставить в стороне случайный факт нашего происхождения, предрасполагающий нас к тому или иному образу мыслей, скажите мне, можете ли вы изменить человеческий опыт, или же бухгалтерские книги этого человека послужат гарантией его неизменных убеждений? Как особая еда вызывает особенные сны, так и особые переживания и отдельные книги побуждают к определенным чувствам у убеждениям. Вы можете считать это праздной болтовней, Фрэнк, но совесть убеждает меня показать фундаментальные причины моего отношения к вам.
– Но, Чарли, дорогой Чарли, что это за новые представления? Я полагал, что человек – это не клубок водорослей, дрейфующий в океане, по вашему собственному выражению. Разве человек не обладает самостоятельной волей, душой и мышлением? Но теперь вы перевернули все с ног на голову, и ваша непоследовательность изумляет о шокирует меня.
– Непоследовательность.? Ба!
– Я опять слышу голос чревовещателя, – горестно вздохнул Фрэнк.
Вероятно, недовольный повторением этой аллюзии, нелестной для его оригинальности, и намекавшей на его покорность чужому учению, Чарли резко ответил:
– Да, я днем и ночью неустанно и кропотливо обращаюсь к возвышенным трудам моего наставника. К сожалению для вас, мой дорогой друг, я не нахожу там ничего, что склонило бы меня к иному мнению. Но довольно: в этом смысле, история Чайны Астера преподает более наглядный моральный урок, чем мог бы предложить я сам или Марк Уинсом.
– Не думаю, Чарли, ибо я не Чайна Астер и не нахожусь в его положении. Та ссуда была предназначена для того, чтобы расширить его деловое предприятие; но ссуда, за которой я обращаюсь, предназначена для облегчения моей нужды.
– Вы респектабельно одеты, мой дорогой Фрэнк, и ваши щеки не вваливаются от голода. К чему говорить о нужде, если только нагота и голодное истощение представляют собой реальную нужду?
– Но мне нужна помощь, Чарли, – такая неотложная, что заклинаю вас забыть о нашей дружбе и обращаюсь к вам как обычный человек, собрат по несчастью. Уверен, вы не откажете.
– Пожалуй, не откажу. Снимите шляпу, переверните ее, положите на землю и просите у меня милостыню, как принято на улицах Лондона; тогда вы не напрасно будете изображать здорового нищего. Но, позвольте сказать, никто не бросит пенни в шляпу своего друга. Если вы превратитесь в нищего, то я, в память о нашей высокой дружбе, превращусь в незнакомца.
– Довольно! – воскликнул космополит и надменно передернул плечами, словно избавляясь от принятой роли. – Довольно. Хватит с меня философии Марка Уинсома в ее практическом применении. Какой бы лунатической ни была эта теория, как я посмотрю, она оказывается очень прагматичной философией. Но я был бы ничтожным представителем человечества, если бы посчитал, что Марк Уинсом говорил правду, когда он утверждал, ради доказательства правоты своей системы, что ее изучение сродни формированию характера и подлинного восприятия мира! О, вы способный ученик! К чему хмуриться и тратить масло на горящий светильник лишь ради холодной головы и ледяного сердца? То, чему научил вас этот славный волшебник, вы могли бы узнать от любого старого, несчастного, разоренного, сломленного жизнью светского хлыща! Ради Бога, покиньте меня и заберите с собой последние остатки вашей бесчеловечной философии. И еще: возьмите этот шиллинг и на первой стоянке купите себе немного жареной картошки для согрева мерзлой натуры, – как вашей, так и вашего философского учителя.
С этими словами и с миной величайшего презрения на лице космополит развернулся на каблуках и оставил своего спутника гадать о
