тебя не признает, ты там со стыда сгоришь. Я ей, понятно, ответил: Чаунг не такой парень, мы с ним как родные братья. А женушка говорит: ведь уже десять лет с хвостиком минуло, тебя наверняка давно уже забыли. Я ответил ей, что посмотрим, чья возьмет. И поехал.
Фу, как нескладно выражается этот тип, какую околесицу он несет… Чаунгу стало не по себе от того, что старый друг сидит в его доме. Он почувствовал себя как человек, которому вдруг приходится ни за что ни про что терпеть неудобства. Чаунг многозначительно взглянул на часы, желая, чтобы гость это заметил. В ту же минуту у ворот послышался автомобильный гудок. Ворота распахнулись, и вскоре в комнату вошел шофер:
— Прошу вас, машина подана.
Чаунг нерешительно посмотрел на старого друга, улыбнулся краешком губ:
— Прошу извинить. Такое дело… У меня совещание.
Помолчав, Чаунг произнес, запинаясь, с вымученной улыбкой:
— А как насчет ночлега? Ночуешь здесь? Да?
Хоай так и прыснул:
— Какой может быть разговор? Неужели я от тебя пойду куда-то искать ночлег? У тебя, я понимаю, дела…
— Да, дела.
— Это я знал наперед. Такая уж у вашего брата доля.
Ван уже давно прислушивалась к разговору. Когда же раздался сигнал автомобиля, она вошла в комнату.
— Поедем, дорогая, — обернулся к ней Чаунг. — Да, познакомься с моим… — он замялся, — другом. А это Ван — моя жена.
Хоай посмотрел на Ван. При виде этой изящной женщины в красивом наряде он оробел, но через минуту робость исчезла.
— Подумать только, — сказал он, весь сияя, — а я и не знал. Мне-то казалось, что он так и останется холостяком.
Ван успела заметить прозрачность этих чуть раскосых глаз под черными, как бы подведенными углем бровями, и в ее взгляде на мгновение мелькнула растерянность, не отрывая глаз от подола своего платья, она улыбнулась:
— Вы к нам погостить? Простите, я была занята и не смогла сразу выйти к вам поздороваться.
Хоай покачал головой и замахал руками:
— Бросьте, какие могут быть со мной церемонии. Я ведь здесь свой человек. Спросите-ка старину Чаунга. Нас, как говорится, одна вша ела.
Хоай повернулся к Чаунгу:
— А теперь старина Чаунг взлетел, высоко взлетел.
Чаунг не отвечал. Он наклонился к плетеной клетке на полу. Пара голубей била крыльями в своей тесной тюрьме. Чаунг взял клетку и, подойдя к двери, крикнул:
— Ут, где вы? Будьте добры, отнесите-ка это на кухню.
Ван стало вдруг как-то не по себе от бестактности мужа. Неужели он не понимает, что делает, или, может, он ценит дружбу дешевле, чем пол, выложенный цветной кафельной плиткой? Холодное высокомерие в первые минуты встречи, а потом вежливая сдержанность — все это давало пищу для размышлений. Видно, не спокойно на душе у Чаунга. И чтобы Хоай не обратил внимания на странности мужа, она налила полную чашечку чая и придвинула ее Хоаю:
— Пейте, пожалуйста.
А тот так и сиял, радуясь встрече со старым другом, которого не видел многие годы, но твердую веру в которого сохранил.
— Скажи только, чтоб не оставляла клетку на сквозняке. Ночи теперь холодные, пропадет птица, — проговорил он, покосившись на Чаунга.
Опять вошел шофер, чтобы поторопить своего начальника.
— Ну ладно, ты… отдыхай, друг… А у меня срочное дело, — сказал Чаунг. — Очень жаль… конечно. Ут, пожалуйста, приготовьте постель для Хоая. Ван, едем, дорогая, уже опаздываем. Ну извини, Хоай, будь как дома.
Ван вдруг села напротив Хоая и, обернувшись к мужу, сказала:
— Я останусь. Поезжай один, дорогой.
— С какой это стати? — удивился Чаунг.
— Мне не хочется сидеть одной на концерте.
В голосе Ван слышались едва заметные сердитые нотки. Но Чаунг не обратил на это внимания, он быстро зашагал к машине. Затарахтел мотор, крякнул гудок, автомобильные шины зашуршали по дорожке. Ван придвинула чашечку с чаем Хоаю.
— Вы… вы пейте, пожалуйста, — сказала она, тихо улыбнувшись. — Муж так занят, в глазах темно. Все спешит, все торопится.
— Я и сам вижу. Сейчас без дела никто не сидит. А уж Чаунга-то я знаю хорошо. В работе он зверь, с головой уходит в дела, о себе и думать забывает, — проговорил Хоай, прихлебывая чай.
Услышав эту искреннюю похвалу мужу, Ван почему-то смутилась и, чтобы переменить тему, спросила:
— Вы с поезда, наверное, устали. А поужинать успели?
Как бы что-то вспомнив, Хоай задумался, а потом, широко улыбнувшись, ответил:
— Нет, не успел.
Ван положила перед ним кипу журналов, а сама побежала переодеться. Бросив нарядное платье на кровать, она принялась хлопотать на кухне. Ей не хотелось просить Ут о помощи, и она со всем усердием занялась ужином для Хоая. Сама не сознавая того, Ван хотела загладить вину за холодный прием, который Чаунг оказал старому другу.
* * *
Часам к восьми ужин был готов. Ничего особенного в доме не нашлось, но Ван постаралась сварить суп повкуснее и успела съездить на велосипеде на соседнюю улицу и кое-что прикупить. Когда она внесла поднос с едой, Хоай даже вздрогнул:
— Ой, зачем такая роскошь! Если так тратиться, никаких денег не напасешься. Я понимаю, Чаунг занимает видное положение, но в Ханое деньги так и текут: то одно, то другое. Без экономии нельзя.
Ван стало неловко, щеки у нее раскраснелись отчасти потому, что она хлопотала у очага, а отчасти от этих слов, сказанных от души.
— Ничего, — проговорила она, — в кои-то веки вы к нам заехали. Ну, а экономить, конечно, нужно круглый год.
— Если вы меня будете так угощать, то я к вам больше и показаться не посмею. Однако, коль еда на подносе, надо есть.
Хоай придвинул к себе поднос:
— Вы-то, наверное, не знаете, а ведь мы раньше с вашим Чаунгом были неразлучными друзьями. Потом прошло десять лет, пути разошлись: я там, он здесь. Я все разыскивал Чаунга.
Ван, видя, что Хоай за разговорами забыл о еде, напомнила:
— Кушайте, а то остынет.
Хоай взял чашку горячего риса, поел с аппетитом и поставил чашку на поднос:
— Случилось это году в сорок девятом или пятидесятом. Старину Чаунга перевели с повышением, он уехал, а я так и живу в своих родных краях. Образования-то у меня нет, потому я как был «низовым», так и остался. А Чаунг — голова. Я и тогда ему говорил: здесь ты точно рыба на мелководье, с твоими способностями тебе нужно дело покрупнее. Жизнь показала, что и я в людях кое-что смыслю. Давно я хотел разузнать, как сложилась жизнь моего друга. Наконец в прошлом году встретился мне один наш общий
