— Очень не хочется называть это мероприятие банкетом, — как ни в чем не бывало, продолжил Эммануил. — Званый ужин для армии в походных условиях. Какой это банкет! Есть замечательное старое слово «пир». Пьетрос, тебя бы я тоже хотел там видеть.
Слово «пир» было произнесено с точно такой же интонацией. Я отдал бы все, что имею, чтобы оказаться за тридевять земель от этого праздника. Но я не мог бежать. Я должен был разобраться.
Бог или Дьявол? Я мучился этим вопросом так, словно от этого зависела жизнь. А она и зависела. Она всегда от этого зависит. Я попал в плен собственного в запальчивости брошенного слова.
Эммануил менее, чем за год, совершил то, для чего его предшественникам требовались, по крайней мере, годы, а иногда и десятилетия — он создал великую империю. И я был рядом с вершиной этой пирамиды. Я мог общаться с тем, кто стоял на этой вершине. Высота пьянила.
Мне нужно было с кем-то поделиться своими сомнениями. Иоанн, конечно, знал предмет, но юный апостол отпадал. Я ему больше не доверял.
Оставался Матвей, он все-таки не был таким узколобым солдафоном, как Филипп, или верным рыцарем, как Марк, и был способен размышлять. Хотя я не слишком верил в его эрудицию.
Зато я был уверен, что он не выдаст меня ни при каких обстоятельствах, для этого он был слишком бесхитростен и прямодушен.
Матвей лежал на пенке в своей палатке и читал при свете карманного фонарика. Было уже довольно темно.
Я недооценил старого тусовщика. Выслушав мой рассказ, он кивнул и вытащил из рюкзака потрепанную Библию с многочисленными закладками.
— Я тоже интересовался этим вопросом, — объяснил он. — Вот, послушай-ка. Так, Исход 12:21–29. «В полночь Господь поразил всех первенцев в земле Египетской, от первенца фараона, сидевшего на престоле своем, до первенца узника, находившегося в темнице, и все первородное от скота». Ну, это ты знаешь. Дальше. 2 Царств 24:10–15. «И послал Господь язву на Израильтян от утра до назначенного времени; и началась язва в народе, и умерло из народа от Дана до Вирсавии, семьдесят тысяч человек».
— Ты читаешь Ветхий завет…
— Ну, конечно, Новый завет читать приятнее — акварель, написанная розовыми и голубыми красками: звезда, поклонение, притчи, исцеления. Мелодрама о смерти и воскресении! А ты это почитай! Тьма и огонь. Слишком страшно! Но, может быть, это ближе к истине? Лет семьсот назад Христа изображали благословляющим одной рукой, а другой рукой посылающим грешников в ад. А вдруг это правда? Вдруг, наши средневековые предки понимали гораздо больше нашего? Откуда мы взяли, что пришедший в славе будет также кроток, как смиренный проповедник, погибший на кресте? Тот, кто приносит себя в жертву, и тот, кто царствует, должны вести себя по-разному. Вот, еще: 4 Царств 2:15–23,24. «И пошел он (Елисей) оттуда в Вефиль. Когда он шел дорогою, малые дети вышли из города и насмехались над ним и говорили ему: иди, плешивый! иди, плешивый! Он оглянулся и увидел их и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка». Теперь ты понимаешь, с кем мы имеем дело?
— С Богом? Или с дьяволом?
— Ты видишь разницу?
— Матвей, ты говоришь страшные вещи.
— Истина страшна. «Бог есть любовь!..» Любовь к кому? К убитым первенцам египтян, к детям, посмеявшимся над пророком? К кому еще? Альбигойцы считали дьяволом Бога Ветхого завета.
— В колледже нас учили трактовать все это символически.
— А-а. Так давай символически трактовать деяния Эммануила. Стало быть, там, вдоль дороги, в символических бамбуковых клетках и символических бочках с негашеной известью умирали символические китайцы. Что же тебя так возмущает? Хочешь выпить?
Я сел рядом и взял стакан. Матвей плеснул туда рисовой водки.
— За что пить будем?
— За доброго проповедника, который возьмет нас всех за ручку и приведет на небеса, — Матвей поднял стакан и посмотрел сквозь него на пламя свечи.
Выпили.
— Знаешь, это наш грех, — сказал Матвей. — Наше грехопадение. После того, как на Эммануила было совершено первое покушение, нас изгнали из рая.
— Покушались не мы, а Союз Связующих.
— Ну и что? Он всегда наказывал одних за грехи других. Круговая порука. Баоцзя, как здесь, в Китае. Каждый отвечает за кого-нибудь другого. Помнишь Вторую книгу Царств, которую я цитировал. Моровая язва была послана за то, что Давид устроил перепись населения. Так сказать в доказательство тщетности человеческих знаний. А книга Есфири? Помнишь, по какому поводу празднуют Пурим? За то, что Аман хотел погубить иудеев, в Сузах было вырезано несколько сотен человек, а десять сыновей Амана — повешены на дереве. Вот так! Всеблагого и всемогущего Бога придумали греческие философы. В Библии не было ничего подобного.
— Ну, избранному народу многое позволялось. Теперь это ушло в прошлое.
— В прошлое, говоришь? Нет! Просто, изменился критерий выбора. Теперь не по крови, не по языку и не по крещению. Теперь иной признак. Вот он! — и Матвей вытянул вперед сжатую в кулак руку со знаком на тыльной стороне ладони. — Теперь мы — избранный народ!
У входа в палатку послышалась какая-то возня.
— Кто там? — крикнул я.
— Адъютант Господа Эммануила. Господь ждет вас на пиру.
— Ну, что, пойдем? — задорно спросил Матвей и усмехнулся.
В центре военного лагеря горел огромный костер, точнее полоса огня шириною метра в три и длиной в несколько десятков метров. Вокруг костра на толстых бревнах, покрытых парусиной, уже расселись офицеры Господа и его приближенные. Для солдат тоже было устроено угощение, но у других костров, помельче.
Господь сидел в центре, у полосы огня. Рядом с ним расположилась Мария (по одну сторону), Хун-сянь (по другую), Иоанн, Филипп, Марк, Варфоломей и прочие.
Мы с Матвеем подошли и поклонились ему.
— Очень рад вас видеть. Матвей, садись сюда, — и он указал на место рядом с Варфоломеем. — Пьетрос, по другую сторону костра, рядом с Вэй Ши.
Я посмотрел сквозь пламя костра. Там, прямо напротив нас, действительно, сидел предводитель юйвейбинов.
— Да, Господи, — сказал я.
Марк печально посмотрел на меня. Да, это не предвещало ничего хорошего. Меня, единственного из апостолов, отсылали на ту сторону, к китайцам.
Я долго обходил вокруг огненной полосы, так что, когда я сел рядом с Вэй Ши, Эммануил уже открывал празднество. После обычных обрядовых фраз о доблести нашего войска и преданных Господа последовало обычное веселье, и я уже было расслабился, как и весьма напряженный Вэй Ши. Но вот в руках у Эммануила появилась большая изумрудная чаша, казалось вырезанная из единого камня. Он поднял ее высоко над головой так, чтобы было видно всем.
— Эта чаша была изумрудом в короне Люцифера, в те времена, когда его еще величали «Несущим Свет» и ангелом утренней звезды. И Будда впервые погрузился в нирвану, сосредоточив свое сознание на восходящей утренней звезде. Только тогда наступило просветление. Теперь эта чаша у меня. Изумруд упал на землю во время войны в небесах, и теперь в этой чаше вино вечной жизни, которое никогда не кончается. Я приглашаю вас отведать его вместе со мной.
