Книга Книга тайн - Том Харпер

«Написано рукой Либеллуса, иллюминировано мастером Франциском».

Я сел на пол, опершись на деревянный столбик, и в сотый раз перечитал надпись. Я хранил книгу, как чашу причастия, как талисман. Я мог бы продать ее и тут же погасить половину моих долгов, но никогда не пошел бы на это.

Каспар, возившийся с прессом, скользнул по мне взглядом. Я знал: ему нравится, когда я читаю книгу. Я наклонил ее.

— Что там?

Глаза у него, как всегда, были зоркие. Я повернул книгу так, чтобы он мог видеть, что я сделал. Пустое пространство под колофоном было теперь заполнено приклеенной мною картой: восемь зверей, которые привели меня к Каспару.

Он улыбнулся.

— Да ты коллекционер.

— Поклонник.

— Правильно делаешь, что хранишь карту. Других не будет.

Смущенный взгляд.

— Медная дощечка исчезла. Я ее расплавил и продал.

Я пришел в ужас оттого, что столь прекрасное произведение искусства утрачено навсегда.

— Все? Всю колоду?

— Приблизительно половину.

Он рассмеялся, видя выражение моего лица, хотя я не понимал, что в этом смешного.

— Иоганн, ты видел, что случилось с твоей собственной дощечкой. Всего три-четыре десятка отпечатков, и она никуда не годится. То же самое произошло бы и с картами. Ничто не вечно.

— Ты не должен был это делать.

Он хлопнул меня по плечу.

— Сколько-то штук осталось в мастерской Дюнне. Кстати, если уж я о нем заговорил, — мне пора. У него есть работа для меня.

Я завернул бестиарий в материю и вышел вместе с Каспаром. Книга меня уже не радовала. Ничто не вечно.

«Кроме неудачи, — подумал я. — И моего обручения с Эннелин».

Я направился в Штрасбург к аптекарю, который все еще отпускал мне товары в кредит. Оловянная форма, которую я сделал на основе медной дощечки Дюнне, почти не пережила моего эксперимента: металл был слишком мягкий и деформировался, едва прикоснувшись к бумаге. Но как и с первым увиденным мной отпечатком — с перстня Конрада Шмидта в Кельне, — я почерпнул полезное для себя и из этого. Я знал, что буквы можно сделать прочнее. И, сплавив свинец с оловом и сурьмой, обнаружил возможность делать хорошую, четкую отливку. Этой надежды было достаточно для того, чтобы снять с моих плеч хотя бы часть того ужаса, который охватывал меня каждый раз, когда я думал об Эннелин.

Она все еще маячила в моих мыслях, когда я проходил мимо здания ратуши — городского совета. Шло заседание суда, и на улице собралась толпа в ожидании вердикта. Я увидел Эннелин, спускающуюся по ступенькам, и почти отмахнулся от этого видения как от игры воображения. Но этого оказалось достаточно, чтобы я опять повернулся в ту сторону — убедиться, что это действительно она. Следом за ней шла ее мать. Они слились с толпой и исчезли из виду, прежде чем я успел подойти к ним.

Я нашел человека, который знал их — члена гильдии виноторговцев, и спросил, почему они были в суде.

— Слушалось дело касательно недвижимости, принадлежавшей ее покойному мужу. У него был сын от первой жены, который оспорил правомерность наследования.

— И?

— Сын выиграл. Вдова — его мачеха — получила комнатенку да питание.

Я не успел на это прореагировать, как почувствовал чью-то тяжелую руку на плече, развернувшую меня. Передо мной был человек, которого я меньше всего хотел видеть. Штольц, ростовщик, мой знакомец, с которым я встречался регулярно.

— Ты был сегодня утром в суде?

Я отрицательно покачал головой, онемев на какое-то время.

— Вдова Эллевибель лишилась собственности.

— Я только что узнал об этом.

Он ухватил меня за воротник.

— Я дал тебе в долг пятьдесят гульденов под залог этого дома.

— И я тебе их верну.

Он был невысокий человек, сухощавый и деликатного сложения. Но при всем при этом мне показалось, что он может попытаться вытрясти из меня деньги. Потом что-то за моей спиной отвлекло его внимание — наверняка еще один сомнительный должник. Он отпустил меня.

— В самое ближайшее время я приду к тебе обсудить этот вопрос.

Я оставил его и припустил по улице. Две женщины исчезли, но я догадывался, куда они пошли. Я догнал вдову и ее дочь у дверей их дома. Эллевибель сощурилась, увидев меня. На лице ее застыло мрачное выражение. Эннелин не поднимала глаз и молчала.

— Герр Генсфлейш, я прошу прощения… сейчас неподходящее время.

— Я знаю.

Она собралась и уставилась на меня самым строгим своим взглядом.

— Несколько дней назад вы пришли в мой дом и сказали, что ваши перспективы не столь многообещающи, как вы дали мне понять прежде. Я восхитилась вашей честностью и обошлась с вами благородно, хотя на мне не было никаких обязательств такого рода. Я полагаю, сегодня вы ответите мне тем же.

— Никакого брака не будет. — Ах, с каким удовольствием произнес я эти слова.

— Вы дали свое согласие. Вы не можете нарушить договор.

— Это вы его нарушили. Вы обещали мне собственность вашего мужа стоимостью в две сотни гульденов.

— Ничего такого я вам не обещала, — быстро сказала она, как азартный игрок, с нетерпением ждущий момента открыть свой главный козырь. — Я давала вам мои гарантии на это наследство. Я искренне полагала, что оно стоит таких денег. И не могла предвидеть, что суд встанет на сторону моего пасынка.

— Возможно, если бы вы обрисовали мне истинную ситуацию, я бы сам смог сделать вывод о перспективах. — Я расправил плечи, изображая гнев праведный. — Если бы вы дали себе труд обойтись со мной по-честному, то я был бы более склонен простить проблемы с приданым Эннелин.

Это была ложь.

— На самом же деле вы дважды провели меня. Наш договор недействителен.

Наверное, в моем голосе было слышно удовольствие, что только усилило ее бешенство.

— Это еще не конец дела, герр Генсфлейш. Если потребуется, я подам на вас в суд за нарушение договора, и на сей раз суд примет мою сторону.

Я повернулся к Эннелин.

— Прощайте, фройляйн. Мне жаль, что все закончилось таким образом.

Ego absolve te. Отпускаю тебе грехи твои, освобождаю тебя. Мне не требовалось покупать индульгенцию. Я никогда не чувствовал себя свободнее.