Была один раз попытка обворовать батраков, но она не повторилась. На упрямого Перивалду, который отвечал за расчеты с работниками, был кем-то вроде бухгалтера, донесли доброхоты: он обсчитывал батраков, слишком много вычитая в виде долгов и кредитов. Обман подтвердился, и счетовода отправили восвояси, однако далеко он не ушел. Как только он пересек границы Аталайи, то сразу стал пищей для урубу.[74]С одного выстрела — большего он не стоил.
— А это было нужно? — спросил полковник Боавентура у Натариу, обсуждая с ним случившееся. — Недостаточно было вздуть его хорошенько?
— За обман — да, за оскорбление — нет.
— Оскорбление? Это ты о чем?
— В свое оправдание этот мерзавец говорил, что это вы приказали так делать. Кроме того что вор, он был еще и клеветник.
— Сукин сын! Обкрадывать нищих — Боже меня спаси и сохрани! Тому, кто выращивает какао, нет нужды обсчитывать работников. Ты правильно сделал, кум.
— С вашего разрешения, полковник.
Сколько раз он слышал эту фразу? Натариу действовал с его разрешения и поступал абсолютно правильно. Никогда он не превысил полномочий и не попытался извлечь доя себя какую-нибудь выгоду. Полковник, кивнув в знак согласия, прибавил:
— Ты заботишься о моих землях и охраняешь мое доброе имя.
Умелый и ответственный управляющий, Натариу обеспечивал полковнику самое лучшее какао — не было ни одной арробы сорта «гуд» или обычного качества. К тому же количество значительно превышало возможности, просчитанные учеными мужами. У доктора Кловиша Бандейры, упомянутого агронома, от такого урожая просто челюсть отвисла. Ему только и оставалось, что поздравить полковника.
Землевладелец, хозяин плантаций какао, офицер Национальной гвардии с патентом капитана — при всем этом Натариу не пренебрегал интересами патрона, как будто фазенда Аталайа принадлежала ему лично, вместе с землей и ее плодами, не переставая в то же самое время с таким же усердием заниматься собственными плантациями — маленькой фазендой в несколько алкейре. В других руках это была бы просто маленькая фазенда. Но не в его. В его руках — руках капитана Натариу да Фонсеки — это была фазенда Боа-Вишта.
2
Сидя в кресле во главе длинного стола в столовой особняка фазенды Аталайа, полковник Боавентура окинул взглядом присутствовавших здесь многоуважаемых сеньоров — избранных гостей — и, повысив голос, обратился к Натариу, без всяких церемоний прервав красноречивого прокурора из Итабуны, который восхвалял поданные блюда, — вот осел-то!
— Ты человек что надо, кум Натариу! — заявил полковник.
Доктор Флавиу Родригеш де Соуза, знаменитый прокурор судейской коллегии, замер на полуслове, когда, ломая язык справедливости ради, называл сарапател[75]пищей богов. Все остальные тоже замолчали. Полковник снова повторил, чтобы не осталось никаких сомнений:
— Таких хороших людей, как ты, мало на этом свете.
Он хотел, чтобы все гости — сливки общества из Ильеуса и Итабуны, из Секейру и Агуа-Преты — узнали, какое уважение он оказывает тому, кто заслужил его двадцатилетней верностью и преданностью.
— Сколько лет, кум?
— Уже больше двадцати, полковник.
— Ты был еще мальчишкой, но я сразу понял, что заслуживаешь доверия. И за прошедшие годы ты доказал это.
Решительное утверждение, вроде как точка, но на самом деле полковник еще не закончил говорить:
— Мне сказали, что ты построил дом за пределами Аталайи и будешь жить там с кумой и детьми. Ты думаешь оставить меня?
— Пока вы живы и довольны моими услугами, я ваш человек. Но это правда — я собираюсь жить на полдороге между Аталайей и Боа-Виштой. В том месте, которое я вам однажды показал. Вы помните?
— Помню, кум. Очень хорошо помню, как я мог это забыть? Если я и заговорил об этом, то всего лишь чтобы сказать, что не знаю второго такого человека, как ты, кум. Я хочу, чтобы все знали, что ты всегда служил мне верой и правдой.
Полковник председательствовал на торжественном обеде по случаю юбилея своей почтенной супруги, доны Эрнештины. Он снова наполнил бокал густым красным вином из Португалии. Фазендейру заказал два бочонка из Ильеса, предполагая, что этот обед должен быть не просто обильным и вкусным — он должен стать пышным и праздничным, чтобы заодно отметить присутствие сына, только что приехавшего из Рио-де-Жанейро.
Он, полковник Боавентура Андраде, был не просто богатым, а миллионером, и все же в последнее время чувствовал себя подавленным, мало говорил, мало смеялся. Вокруг шушукались, что полковник тоскует по своему единственному сыну, доктору правоведения, который застрял в столице с момента окончания университета на пять лет — долгих и горьких. Он посещал различные курсы, а потом еще курсы, и еще, и еще, коллекционировал дипломы, углублял знания. Какие именно, полковнику не удавалось уразуметь: разве только речь шла о совершенствовании в умении тратить деньги.
Полковник поднял бокал в сторону Натариу, чтобы чокнуться с кумом, жагунсо и управляющим — со своей правой рукой, как написал он однажды судье из Итабуны в конце борьбы за владение дикими землями на берегах Змеиной реки. Он повторил:
— Ты всегда служил мне верой и правдой, — и обвел присутствующих взглядом, затуманенным воспоминаниями. — Два раза ты спас мне жизнь! Твое здоровье, кум!
С невозмутимым лицом, сидя на другом конце стола, Натариу встал, поднял бокал — ваше здоровье, полковник! — и сразу же осушил его. Вокруг все еще царило молчание — гости не были уверены, что радушный хозяин уже закончил свою речь.
Приглашенные были, как уже отмечалось выше, важными персонами: судья по гражданским делам из Ильеуса, судья из Итабуны в сопровождении прокурора и главы муниципалитета, доктор Жуау Мангабейра, депутат от парламента штата, еще молодой, но уже прославившийся своим умом, полковник Робуштиану де Араужу — хозяин фазенды Санта-Мариана, полковник Брижиду Барбуда — владелец фазенды Санта-Олайа, полковник Жуау де Фариа, которому принадлежала фазенда Пиауитинга. Последний в Секейру де Эшпинью выступал на стороне Базилиу де Оливейры. Кроме того, среди гостей были полковник Пруденсиу де Агиар — хозяин фазенды Линда-Вишта, и полковник Эмилиу Медор, араб, которому, помимо Фазенды «Новый Дамаск» принадлежал торговый дом в Агуа-Прете. Его сын, Жоржи, однокурсник Вентуриньи, тоже прохлаждался в Рио-де-Жанейро, писал статьи в газеты, издавал сборники стихов, которые отец, раздуваясь и почти лопаясь от гордости, демонстрировал в кругу друзей. Замыкали список два адвоката, собаку съевших в грязных и запутанных делишках, и старый падре Афонсу, известный свои аппетитом и любовью к выпивке, которые с возрастом не становились меньше.
Политики, судьи, бакалавры и священник ели с рук полковника. Они с жаром поддержали хвалу бывшему наемнику. Но только фазендейру, полковники, были равными ему, они знали, что к чему, понимали истинную цену верности, цену жизни и смерти, понимали причины этого панегирика.
