Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
Но вот как на эту же тему 37 лет спустя рассуждал другой врач, которого в не меньшей степени, чем Чехова, волновали проблемы души и тела. Преодолевая, характерную для всего XIX и начала XX в. позитивистско-материалистическую концепцию, этот врач-мыслитель писал буквально следующее: «Я не философ, а всего лишь эмпирик, и во всех сложных вопросах я склонен принимать решение, исходя из опыта. Но там, где нет осязаемых основ опыта, я предпочитаю оставить затронутый вопрос без ответа. Поэтому я всегда буду стремиться сводить абстрактные величины к их опытному содержанию, чтобы в какой-то степени самому быть уверенным в том, что я не знаю, что такое дух; столь же мало мне известно и о том, что такое жизнь…
Научным путем не удалось постичь загадку жизни ни в органической материи, ни в таинственных последовательностях душевных образов, в результате чего мы по-прежнему находимся в поисках живого существа, бытие которого выходит за рамки непосредственного опыта».[149]
Может невольно создаться впечатление, будто К.Г. Юнг в каком-то смысле продолжает рассуждения Чехова, но не останавливается перед неразрешенной проблемой о связи души и тела, а наоборот, предлагает следующую смелую и парадоксальную гипотезу, уничтожающую всякое материалистическое представление по этой проблеме: «В психологическом отношении дух проявляется как индивидуальное существо, порой с таинственной отчетливостью. В христианской догме он даже является третьей ипостасью в Троице. Эти факты свидетельствуют, что не всегда дух является просто формируемой идеей или сентенцией, а в своем самом сильном и самом непосредственном проявлении он даже обнаруживает особую самостоятельную жизнь, которая ощущается как жизнь некоего независимого от нас существа».[150]
Если же еще раз вернуться к смыслу названия рассказа, то это единство души и тела в нем воплощено в неподражаемой авторской иронии, а слово «Душечка» будто призвано снижать само понятие души, растворяя высокое в весьма осязаемых формах Оленьки Племянниковой. Таким образом, анализ названия рассказа вывел нас на уровень дальнего контекста, где конфликт зафиксирован в виде противопоставления души и тела, поисков ответов на вопросы бытия, которые продолжали волновать человечество на протяжении всего XX в.
Литературоведы совершенно справедливо утверждали, что А. Чехов в отличие от Ф. Достоевского и Л. Толстого не искал опоры в религии и религиозной морали. Вопросы высшего порядка (о боге, душе, вечности) он рассматривал как лежащие вне человеческой компетенции.[151] При этом свое неверие он воспринимал как болезнь века и видел в этом чуть ли не проявление некоего ниспосланного свыше испытания: «… болезнь сил, – утверждал писатель, – надо полагать, имеет свои скрытые от нас хорошие цели и послана недаром… Кто искренне думает, что высшие и отдаленные цели человеку нужны так же мало, как корове, что в этих целях «вся наша беда», тому остается кушать, пить, есть или, когда это надоест, разбежаться и хватить об угол сундука…» (12, 324). И в то же время как мыслитель до конца оставаясь на позитивистских позициях, Чехов абсолютно отвергал объективное существование некоего духовного начала, например, бога, и в письме тому же А.С. Суворину (1883) утверждал: «Если бы Бурже, идучи в поход, одновременно потрудился указать материалистам на бесплотного бога в небе и указать так, чтобы его увидели, тогда бы другое дело, я понял бы его экскурсию» (12, 343).
Как мы видим, вопрос этот мучил писателя, вызывал самые противоречивые мысли и чувства. Будучи одним из представителей научно-позитивистского мышления, столь характерного для всего XIX в., Чехов так и не смог преодолеть определенных материалистических стереотипов, хотя, как это и отметил Толстой, художественный дар позволил ему увидеть в Оленьке Племянниковой нечто большее, чем простую провинциалку. Как раз неуловимый, непостижимый с материалистической точки зрения духовный аспект, незаметно растворенный во всем бытописании чеховского рассказа, и вывел это произведение в разряд лучших достижений. И тогда в связи с обозначенной подобным образом проблемой для лучшего ее понимания следует осуществить следующий культурологический комментарий таких двух основных понятий, как душа и дух.
Душа – понятие, выражающее исторически изменявшиеся воззрения на психику и внутренний мир человека; в религии, идеалистической философии и психологии – понятие об особой нематериальной субстанции, независимой от тела. Понятие души восходит к анимистическим представлениям об особой силе, обитающей в теле человека и животного (иногда и растения), покидающей его во время сна или смерти.
В ортодоксальных теистических концепциях средних веков душа человека – созданное Богом неповторимое бессмертное духовное начало.
В новоевропейской философии термин «душа» в собственном смысле стал употребляться для обозначения внутреннего мира человека. И. Кант выводит понятие «душа» за пределы опыта, в область трансцендентальных идей, обусловливающих возможность человеческого познания.
Дух – философское понятие, означающее нематериальное начало. В отличие от космогонической, интеллектуалистической безличности, трактовки духа в античности, библейско-христианская традиция представляет дух прежде всего как личностный абсолют и личную волю (Бога), сотворившую из ничего мир и человека. В философии нового времени получает развитие рационалистическое понимание духа прежде всего как разума, мышления (Декарт, Спиноза, французские материалисты XVIII в.). Интеллектуалистическую сторону духа особенно разрабатывала немецкая классическая философия. Ф.В. Шеллинг представлял всю природу лишь как момент духа; Г.В. Гегель построил философию мирового духа, выражающего себя как систему развивающихся логических категорий. В экзистенциализме дух противостоит разуму: это прежде всего исходящая из подлинной экзистенции воля. Позитивизм вообще ликвидирует проблему духа как метафизическую, т. е. стоящую вне сферы научного мышления.
Теперь посмотрим, как проблема духовности будет воплощаться в непосредственных реалиях чеховского рассказа. Так, про второго мужа Оленьки – Пустовалова, управляющего лесными складами купца Бабакаева, мы читаем, что вместе с женой по субботам он ходил к всенощной, «в праздники к ранней обедне и, возвращаясь из церкви, шли рядышком, с умиленными лицами, от обоих хорошо пахло», и Оленькино «шелковое платье приятно шумело».
С учетом общей неакцентированной чеховской манеры повествования можно сразу же обратить внимание на ряд деталей, которые явно указывают на некоторое приподнятое, особое состояние духа героев. К таким деталям относятся и умиленное выражение лица Оленьки и Пустовалова, и приятный запах, и шорох шелкового платья. Чехов словно стремится воздействовать на восприятие читателя через обоняние и слух, причем все воздействия эти направлены только на то, чтобы создать самое приятное умиленное впечатление. В чем же здесь причина? Что за событие произошло в скромной жизни столь обыкновенной четы? Ответ один – именно таким благотворным образом повлияла на этих людей церковная служба.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
