— А Гуннар Исакссон?
— Он ни о чем не знал. Он ноль.
— Эх ты, проклятый трус! — вяло произносит Ребекка.
— У меня дети, — жалобно ноет Веса. — Когда появляются дети, все становится по-другому. Сама увидишь.
— Не вешай мне лапшу на уши. Когда Санна пришла к тебе, ты должен был заявить в полицию и в социальную службу. Но ты… ты не захотел скандала. Испугался потерять свой роскошный дом и свою высокооплачиваемую работу.
Скоро она будет не в состоянии держать правую ногу согнутой. Если она положит ружье на пол, он успеет вскочить и ударить ее ногой по голове, прежде чем она снова поднимет ружье в боевое положение. Она плохо видит. В поле зрения появляются черные пятна, словно кто-то выстрелил в витрину из ружья для пейнтбола.
Вот-вот Ребекка потеряет сознание. Надо торопиться.
Она целится в него из ружья.
— Не делай этого, Ребекка, — просит Веса. — Это будет потом преследовать тебя всю жизнь. Я не хотел этого, Ребекка. Теперь все позади.
Ей хочется, чтобы он сделал что-нибудь. Попытался встать. Или потянулся за топором.
Может быть, ему стоит довериться. Может быть, он возьмет ее и детей в сани и отвезет назад. И придет с повинной в полицию.
А может быть, и нет. И тогда — пылающий огонь. Полные ужаса глаза девочек, которые бьются, привязанные за руки и за ноги к кровати. Огонь выедает плоть на их телах. Если Веса подожжет дом, никто ничего не расскажет. Виноватыми окажутся Томас с Куртом, а сам он выйдет сухим из воды.
«Он пришел сюда, чтобы убить нас, — говорит она сама себе. — Помни об этом».
Вот он плачет. Веса Ларссон. Только вчера Ребекке было шестнадцать лет, и она сидела в подвале церкви Пятидесятницы в его живописной мастерской, рассуждая о Боге, Жизни, Любви и Искусстве.
— Ребекка, подумай о моих детях.
Или — или. Или он, или девочки.
Палец нащупывает курок. Она опускает веки. Выстрел совершенно оглушительный. Когда она открывает глаза, Веса сидит все в той же позе, но лица у него больше нет. Проходит секунда, и безжизненное тело валится набок.
Не смотреть туда. Не думать. Сара и Лова.
Ребекка выпускает оружие и ползет на четвереньках. Все тело сотрясается от напряжения, когда она медленно подползает к кровати. В ушах звенит и завывает.
Одну руку Саре. Одной руки достаточно. Если бы удалось освободить одну руку…
Она переползает через неподвижное тело Курта. Ощупывает его пояс. Вот и нож. Она расстегивает ножны и вытаскивает его. Похоже, она перемазалась в его крови. Вот она уже добралась до кровати. Только не порезать Сару.
Она надрезает пеньковую веревку и срывает ее с запястья девочки. Вкладывает нож в свободную руку Сары и видит, как пальцы сжимают рукоять.
Все. Отдохнуть.
Ребекка опускается на пол.
Вскоре над ней появляются лица Сары и Ловы. Она хватает Сару за рукав.
— Помни, — бормочет она. — Оставайтесь в доме. Держите дверь закрытой, наденьте комбинезоны, накройтесь одеялами. Утром сюда придут Сиввинг и Белла. Ждите их. Слышишь меня, Сара? Я только немного отдохну.
Боль уже не ощущается, но руки холодны как лед. Пальцы, сжимающие рукав Сары, слабеют. Лица девочек размываются. Ребекка словно опускается в колодец, а они стоят наверху в сиянии солнца и смотрят на нее. Становится все темнее и холоднее.
Сара и Лова сидят на корточках с двух сторон от Ребекки. Лова поднимает глаза на старшую сестру.
— Что она сказала?
— По-моему, что-то вроде «Ты примешь меня теперь?» — отвечает Сара.
* * *
Зимний ветер в ярости трепал тонкие березки перед больницей Кируны. Дергал их узловатые руки, тянущиеся к черно-синему небу, ломал их замерзшие пальцы.
Монс Веннгрен большими шагами прошел мимо стойки отделения интенсивной терапии. Холодный свет ламп под потолком отражался от полированной поверхности пола и кремовых стен с неописуемо безобразными трафаретными рисунками цвета красного вина. Все его существо отказывалось воспринимать окружающую реальность. Запах дезинфекции и моющих средств, смешивающийся с затхлой вонью разлагающихся тел. Металлическое позвякивание тележек, везущих куда-то еду, пробы на анализы или еще бог весть что.
«Слава богу, что хотя бы не Рождество», — подумал он.
У его отца как раз в Рождество случился инфаркт. С тех пор прошло много лет, но Монс по-прежнему видел перед собой мучительные и жалкие попытки персонала создать в отделении рождественское настроение: дешевые имбирные пряники к чаю на салфетках с рождественскими мотивами, искусственная елка в конце коридора — после года, проведенного в коробке на верхней полке в кладовке, хвоя торчит неестественным образом. Разрозненные шары, свисающие с веток на нитках, яркие разноцветные пакеты под елкой — заведомо пустые.
Он вытряс из головы воспоминания, пока перед ним не явились образы родителей. Обернулся, не останавливаясь. Шерстяное пальто развевалось за плечами, как мантия.
— Я ищу Ребекку Мартинссон, — прорычал он. — Есть здесь кто-нибудь из персонала?
Утром его разбудил телефонный звонок. Звонили из полиции города Кируна — они осведомились, действительно ли он является начальником Ребекки Мартинссон. Да, это так. Им не удалось обнаружить никаких родственников в реестре частных лиц. Может быть, адвокатскому бюро известно, есть ли у нее сожитель или молодой человек? Нет, бюро ничего такого неизвестно. Он спросил, что произошло. Ему неохотно сообщили, что Ребекку прооперировали. Но больше никакой информации он не получил.
Монс позвонил в больницу города Кируна. Там ему даже отказались подтвердить, что Ребекка находится здесь. «Врачебная тайна» — единственное, что он от них услышал.
После этого он позвонил одной из владелиц фирмы.
— Монс, дорогой мой, — произнесла она. — Но ведь Ребекка — твоя помощница!
В конце концов он вызвал такси и отправился в аэропорт Арланда.
Где-то на середине коридора его догнала санитарка. Она следовала за ним по пятам, обрушивая на него потоки слов, пока он открывал одну за другой двери и заглядывал в палаты. Он воспринимал лишь фрагменты из ее речи: «Врачебная тайна… Посторонним… Вызову охрану…»
— Я ее муж, — соврал он, продолжая открывать двери и заглядывать в палаты.
Ребекку он обнаружил лежащей в одиночестве в четырехместной палате. Рядом с кроватью стояла подставка для капельницы, на ней висела пластиковая емкость с прозрачной жидкостью. Глаза Ребекки были закрыты. Лицо без кровинки, белое как полотно, даже губы.
Он подтянул стул к кровати, но не сел, а вместо этого с грозным рыком обернулся к невысокой женщине, которая его преследовала. Та мгновенно исчезла, только тапки возбужденно зашлепали по полу в коридоре.
