Внизу Джо помог ей сесть в фургон. В кабине Габриэла сразунадела апостольник и — во всяком случае, в глазах непосвященных — сновапревратилась в скучную монахиню, но Джо, смотревший на нее во все глаза,слишком хорошо помнил ее красоту, которая едва не ослепила его.
Он знал, что под этим широким платьем из грубого белогополотна скрывается прекрасное и нежное тело.
И за каждый дюйм этого совершенного тела он готов был отдатьжизнь.
— Будь осторожна, — напутствовал он ее. —Увидимся завтра…
В последнее время Джо служил мессы и принимал исповедькаждый день, и Габриэла со страхом думала о том, что все это кончится, когдавернутся из отпусков другие священники. Она не представляла себе, как она будетжить без их коротких встреч.
— Я люблю тебя, — сказала Габриэла и самапоцеловала его. Всю дорогу до монастыря разлука камнем лежала у нее на сердце,но, когда она въехала в ворота обители, ей стало еще тяжелее. Здесь Габриэлуповсюду окружали монахини, самый вид которых напоминал ей о том, что онасовершила. Габриэла готова была отдать все на свете, лишь бы вернуться к Джо,быть с ним, но она понимала, что должна пока оставаться здесь. Джо должен былбыть совершенно уверен в том, что, отказываясь от сана, он поступает правильно,а для этого ему необходимо было дать время на самые тщательные размышления. НоГабриэла знала, что, если Джо по каким-то причинам бросит ее, это ее простоубьет.
Ночью она долго лежала без сна. Весь вечер она почти ни скем не разговаривала, и кое-кто из монахинь это заметил. Одна из старшихмонахинь даже испугалась, не заболевает ли сестра Бернадетта — уж больномолчалива и задумчива. Габриэла действительно казалась бледной и усталой,однако, когда монахиня предложила ей сходить к врачу, она отказалась и вместесо всеми отправилась на утреннюю службу.
Когда после мессы она вошла в исповедальню, Джо уже ждал ее.Он заранее вынул решетку, чтобы поцеловать ее, но Габриэла по-прежнему былапогружена в задумчивость, и он сразу это почувствовал.
— Что с тобой? — спросил он, не скрывая своейтревоги. Всю ночь Джо думал только о ней и чуть не довел себя до полногоисступления. Их близость разбудила в нем такое сильное желание, что временамион начинал бояться накала своих страстей.
— Ты ни о чем не жалеешь? — шепнул он, когдаГабриэла промедлила с ответом на его первый вопрос.
— Нет, что ты!.. — негромко воскликнулаона. — Просто я очень скучала по тебе. Очень грустно, что мы не можем бытьвместе.
Джо тоже скучал. Вчера вечером он вернулся в квартиру Люка,чтобы привести все в порядок. Без Габриэлы роскошная квартира показалась емузаброшенной и пустой, в то время как ее присутствие превращало в королевскиехоромы даже крошечную келью, где они изредка встречались.
— Я тоже все время думал о тебе. Мне тебя не хватало…
После обеда Габриэла, как всегда, отправилась в огород, носегодня привычная и любимая работа не принесла ей ни покоя, ни удовольствия.Она делала ее чисто машинально, а сама думала о Джо и тосковала по нему.
Улучив минуту, она тайком пробралась в пустующий кабинетнастоятельницы, где стоял телефонный аппарат, и позвонила ему оттуда. Имудалось перекинуться несколькими нежными фразами, однако оба чувствовали себяскованно, понимая, что это ничего не решает. С каждым днем росла опасностьтого, что они попадутся, а Джо по-прежнему не знал, когда он будет готов пойтина решительные действия.
До возвращения матушки Григории им удалось встретиться вквартире Люка еще один раз, но Габриэла спешила. Время, которое они провели впостели, было слишком коротким, чтобы утолить сжигавшую обоих жажду.
Когда матушка Григория приехала с озера Джордж, в монастыревсе было по-прежнему. Никто ничего не подозревал, никто ничего не заметил,однако настоятельница сразу обратила внимание на то, что Габриэла выглядиткак-то необычно. Она была как-то по-особенному тиха, а в глазах ее появилосьнеуловимое нечто, которое очень беспокоило матушку Григорию.
Настоятельница достаточно хорошо изучила Габриэлу, чтобыпонять — ее подопечную что-то тревожит. В первый же вечер после своеговозвращения матушка Григория попыталась осторожно расспросить Габриэлу, однакота заверила ее, что все это пустяки. На следующий день утром она действительновыглядела несколько бодрее, однако тоска по Джо взяла свое, и к вечеру Габриэласнова ходила как в воду опущенная. Даже дневник, к которому она прибегалакаждый раз, когда ей хотелось поговорить с Джо хотя бы на расстоянии, ей непомог.
Габриэла чувствовала, что монастырь перестал быть для нееродным домом, и от этого ей было особенно тоскливо и одиноко.
На следующий день ее послали на почту вместо сестрыЖозефины, и она воспользовалась этой возможностью, чтобы немного посидеть с Джов парке.
— Мне кажется, настоятельница что-топодозревает, — сказала Габриэла, когда они остановились, чтобы послушатьнебольшой бродячий оркестрик. — Матушка Григория видит людей насквозь, аменя она к тому же давно знает. Я просто не в силах скрыть от нее что-либо,даже если бы хотела… — Лицо ее внезапно посерело от страха. — Как тыдумаешь, вдруг кто-то заметил нас на улице и рассказал ей?
— Вряд ли, — ответил Джо. Их тайные встречи внестен обители были, конечно, делом весьма рискованным, однако Джо считалмаловероятным, чтобы кто-то из прихожан не просто заметил его в обществеГабриэлы, но и, распознав в ней будущую послушницу, донес в монастырь.
Что касалось его самого, то здесь все обстояло проще.
Католические священники, не принявшие вечных обетов,пользовались значительно большей свободой, чем монахи и монахини. Имразрешалось посещать такие места и заведения, пойти в которые для Габриэлы былопросто немыслимо, к тому же за ними специально никто не следил. Джо был нахорошем счету: его уважали прихожане, ему доверяло руководство. Он был уверен,что безупречная репутация защитит его от подозрений, даже если кто-то заметитего в парке с молодой женщиной.
В конце концов, Джо имел право жениться, и его не отлучилибы от церкви, как священника-монаха. Но, конечно, пришлось бы сложить с себясан.
— Я думаю, ты преувеличиваешь, — добавилон. — Матушка Григория заботится о тебе как обычно, а тебе уже кажется,будто она все знает.
— На воре шапка горит… — задумчиво проговорила Габриэлаи покачала головой. Джо не удалось полностью рассеять ее тревоги.
Между тем август подходил к концу. Все старые монахини,отдыхавшие в пансионате в горах Катскилл, вернулись в Нью-Йорк, и в монастырезакипела подготовка к празднованию Дня труда[День труда отмечается в первыйпонедельник сентября.
После него во многих штатах начинается учебный год.]. Наносу были экзамены, после которых Габриэлу в числе остальных кандидаток должныбыли официально объявить новоначальной послушницей. Эта первая ступеньпосвящения означала, что отныне она должна была жить только по монастырскомууставу, отринув от себя все мирское. Габриэла же с каждым днем все больше ибольше думала о Джо; стать в этих условиях новицианткой было равносильносвятотатству, но как этого избежать, не открыв настоятельнице своей тайны? АДжо все не принимал никакого решения. Ее метания, разумеется, не укрылись отвнимательного взгляда матушки Григории, которая продолжала исподволь наблюдатьза своей воспитанницей. Сначала она думала, что Габриэла просто заболевает, ивскоре та действительно слегла с гриппом. Однако к этому времени настоятельницестало совершенно ясно, что телесные немощи совершенно ни при чем. Габриэлутерзали жестокие сомнения, но чем они были вызваны, мать-настоятельница недогадывалась.
