Заболела Габриэла в самый День труда. В монастыре былустроен пикник, на который, как обычно, приехали священники и монахи из приходаСвятого Стефана. Джо .тоже был с ними, но с Габриэлой он почти не разговаривал— они заранее договорились, что он не должен даже подходить к ней, чтобынастоятельница или кто-нибудь из старых монахинь не заметил, как свободно они держатсядруг с другом.
К полудню Габриэле стало настолько плохо, что она даже ушлав свою комнату и легла. Все утро она чувствовала себя совершенно разбитой ибыла так молчалива и мрачна, что настоятельница сразу это заметила. Она да-, жеспросила у сестры Эммануэль, что такое с сестрой Бернадеттой, но наставницаГабриэлы сама была в растерянности. Она уже давно не видела свою лучшую ученицутакой подавленной.
После обеда матушка Григория сама пришла в дортуар кГабриэле, чтобы поговорить с ней по душам. Габриэла к этому времени несколькооправилась и, сидя на кровати, что-то быстро писала в своем дневнике. Увидевнастоятельницу, она покраснела и неловко прикрыла тетрадь рукой.
— Ты начала какую-нибудь новую вещь? — приветливоспросила матушка Григория, опускаясь на единственный стул в углу дортуара.Послушницы никогда им не пользовались — в дортуаре они только спали и молились.
Стул стоял здесь на тот случай, если в дортуар зайдетнастоятельница, наставница или кто-нибудь из старых монахинь.
— Когда можно будет ее почитать?
— Не знаю, я только начала… — Габриэла торопливо сунулатетрадь под подушку. — В последний месяц у меня было слишком малосвободного времени…
Голос у нее был извиняющимся. Она словно просила унастоятельницы прощения… Но за что? Казалось, на душе у Габриэлы лежит какая-тотяжесть, от которой она не решается или не может избавиться.
— Извините, что мне пришлось уйти с пикника… —проговорила между тем Габриэла, и губы у нее жалко задрожали. — Я что-топлохо себя почувствовала. Должно быть, это все от жары.
День и вправду выдался не по-осеннему жарким, и вбеспощадных лучах солнца Габриэла выглядела неестественно бледной, почтипрозрачной. Даже сейчас ее кожа казалась настоятельнице какой-то зеленоватой, иона решила не ходить вокруг да около и не мучить девочку намеками.
— Мне надо поговорить с тобой откровенно, Габи, —сказала настоятельница. — Я очень беспокоюсь за тебя.
Скажи мне, что тебя мучит?
Габриэла нервно облизнула сухие губы.
— Н-ничего, матушка, — ответила онанерешительно, — Должно быть, я просто заболеваю. Это наверняка грипп.
Пока вас не было, многие сестры переболели.
Но матушка Григория знала, что это не правда. За прошедшиймесяц только у двух сестер болели зубы, да сестра Мария Маргарита едва непопала в больницу из-за камней в желчном пузыре.
— Быть может, ты сомневаешься, дитя мое? —спросила настоятельница, слегка наклоняясь вперед. — Но в этом нет ничегострашного, поверь мне. Каждая из нас время от времени начинает испытыватьсомнения в правильности выбранного пути. Что и говорить, монашество — это оченьнелегкий труд. Но, Габи, если сомнение появилось, ты не должна прятаться отнего. Обманывать себя — это самое последнее дело. Ты должна честно иокончательно решить для себя, готова ли ты служить господу, или для тебя лучшебудет вернуться в мир. Ты не будешь знать покоя, пока не ответишь себе на этотвопрос. Не бойся открыться мне, Габи. Я обещаю, что буду уважать твое решение,что бы ты ни выбрала.
— Нет, матушка, у меня нет никаких сомнений. Просто яплохо себя чувствую, — быстро сказала Габриэла и поспешно отвела взгляд.Впервые она в глаза солгала женщине, которая заменила ей родную мать, инемедленно возненавидела себя за это. Больше всего на свете Габриэле хотелось рассказатьнастоятельнице о своей любви к Джо и о том, что она решила оставить монастырь.
Это было бы, конечно, совершенно ужасно, но Габриэла всегдапредпочитала бесстыдной лжи самую горькую правду. Но пока Джо не сказал ей ни«да», ни «нет», она не могла никому открыться. Положение ее становилосьабсолютно невыносимым.
Матушка Григория сокрушенно покачала головой.
Габриэле она не поверила, но обличать ее в чем-либо неспешила.
— Быть может, прежде чем ты станешь новицианткой, тебестоит в последний раз взглянуть на мир, познакомиться с ним поближе, узнать,что он собой представляет. Экзамены скорее всего будут перенесены на началооктября; этот месяц ты можешь использовать по своему усмотрению. Я бысоветовала тебе найти временную работу — это поможет тебе лучше и быстреепознакомиться с тем, что происходит за стенами нашего монастыря. —Настоятельница грустно улыбнулась. — Все это время ты можешь жить здесь, снами.
Габриэла невольно вздрогнула. О такой возможности она несмела и мечтать. Предложение настоятельницы давало ей невероятную свободу — онамогла продолжать встречаться с Джо на квартире его друга и одновременнополучала почти месячную отсрочку от новициата. За это время они навернякауспели бы что-нибудь придумать. И все же воспользоваться этим предложениемзначило продолжать обманывать матушку Григорию. Нет, раз уж она решила уходитьиз монастыря, она должна вести себя честно и открыто.
— Я не хочу, — твердо сказала она. — Не хочуузнавать мир. Мне нравится жить в монастыре, с вами, с сестрами.
Это была правда, но, увы, далеко не вся. Габриэладействительно любила и сестер, и монастырь, но Джо она любила больше. Но онникак не мог решиться добровольно расстаться со своим священством. Джопродолжал колебаться, и Габриэла не осмеливалась его торопить.
Первые недели сентября дались ей невероятно трудно. Габриэларвалась к Джо, но матушка Григория не давала ей никаких поручений, которые былибы связаны с выходом в город. «Ты еще больна» или «Ты еще не совсем оправиласьпосле болезни», — говорила она ей, но Габриэла чувствовала: ей недоверяют. Они с Джо продолжали встречаться в исповедальне да изредка — в пустойкелье. Все время уходило у них теперь на разговоры о том, как они будут Жить,когда сумеют вырваться на свободу. О том, когда это произойдет, речь не шла.Габриэла вскоре поняла, что отказаться от священства было выше его сил.
Габриэла понимала его и не торопила. Она не хотела, чтобыДжо когда-нибудь упрекнул ее, что она заставила его бросить то, что было емудороже всего. О себе Габриэла почти не думала. Габриэлу послали к врачу, и онарешила использовать этот случай, чтобы встретиться с Джо на квартире егоприятеля.
Они наслаждались друг другом целый час, но это свиданиеоставило в душе Габриэлы горький осадок. Она не сомневалась, что ее обман оченьскоро будет раскрыт, и тогда… О том, что будет тогда, она запретила себе дажедумать. Габриэла знала, что балансирует над пропастью, что рискует потерять тонемногое, что у нее было, но она шла на это ради Джо.
В конце сентября Габриэла стала новицианткой и получилановое имя сестры Мирабеллы. Еще две недели назад она сочла бы это настоящейкатастрофой, но сейчас это не произвело на Габриэлу почти никакого впечатления.В последнее время ее стали преследовать внезапные и необъяснимые приступыдурноты: у нее темнело в глазах, к горлу подкатывала тошнота, а земля подногами начинала раскачиваться с такой силой, что Габриэле приходилось хвататьсяза что попало, чтобы не упасть. Она пыталась скрыть свое состояние от сестер,но ее нездоровая бледность, неуверенность в движениях и полное отсутствиеаппетита настолько бросались в глаза, что не заметить их было простоневозможно. В один прекрасный день Габриэла упала в обморок прямо во времяслужбы, чем вызвала среди монахинь настоящий переполох. Джо, служивший утреннююмессу, заметил какое-то движение в рядах молящихся и сам чуть было не потерялсознание, когда увидел, кого торопливо несут к выходу. Беспокойству его не былопредела, но он не мог ничего предпринять, чтобы не выдать их тайну. ВечеромГабриэла не пришла в церковь, и только на следующий день ему удалось поговоритьс ней в исповедальне и спросить, что случилось.
