Мой отец был пэром Франции и имел «право табурета» – право сидеть перед коронованными особами и членами королевской династии. Таким образом, я, как его узаконенная дочь, не стояла, подобно другим придворным, перед королевой, а чинно села на принесенный лакеем золоченый вычурный пуф, предварительно расправив широкие юбки платья. Немногие в этом зале имели возможность сидеть – может быть, только мы, да еще герцог де Понтиевр, Роганы и Монморанси. С тщеславным удовольствием я заметила, что даже такие особы, как Куаньи, Полиньяки, принцесса де Ламбаль, – даже они стоят…
– Взгляните, – сказал мне отец, – вы видите того пожилого мужчину, в третьем ряду справа?
Я взглянула туда, куда он просил. Там стоял рослый, крепко сложенный, коренастый мужчина. Густые брови, глаза навыкате, толстые чувственные губы, длинный нос с горбинкой и оттянутый назад, словно обрубленный, подбородок придавали его профилю сходство с бараном. На вид ему было лет пятьдесят пять. На нем был красный камзол и синие короткие панталоны. Военный жесткий воротник охватывал короткую шею и подпирал подбородок.
– Ну и что?
– Он хочет жениться на вас. Вчера он просил вашей руки. Я пришла в ужас.
– Вот как, и это страшилище туда же?
– Мадемуазель, тот, кого вы называете страшилищем, на самом деле адмирал де Сюффрен, победитель при Тренквемале и Гонделуре, гроза англичан и, что самое главное, очень богатый человек.
– Да будь он хоть втрое богаче Креза, я все равно не смогу на него смотреть!
Отец взглянул на меня серьезно и осуждающе.
– Так сказала бы ваша мать. Но она, черт побери, была шлюха, и вам пора отличаться от нее!
– Моя мать, – заявила я, – была прекраснейшей женщиной, раз говорила так. К черту вашего Сюффрена! Я лучше умру, чем наберусь смелости даже помыслить о нем как о муже. Господи, да он же старше меня на сорок лет – это просто кошмар какой-то.
– Хорошо, хорошо, – произнес отец. – А что вы скажете об аристократе самого высокого происхождения, двадцатилетнем, красивом, мягкосердечном, да к тому же еще сироте – у него нет родителей, и никто не будет вам докучать…
– О ком вы говорите? – спросила я равнодушно.
– О молодом человеке с бриллиантовыми пуговицами на камзоле…
– Что я должна сделать?
– Ничего… ровно ничего… только отнеситесь к нему полюбезнее.
– Как его имя? – резко спросила я.
– Принц д'Энен де Сен-Клер… он служит в моем полку.
– Но ведь он так молод!
Действительно, юноше, на которого указывал мне отец, нельзя было дать больше восемнадцати. Он казался совсем юным. «Ах, Анри! – подумала я вздыхая. – Отчего тебя нет здесь?»
– В кого вы мне его прочите – в женихи или в любовники? – произнесла я вслух. – Вам, вероятно, будет какая-то выгода от этого… ну, например, лишний титул или поместье.
– Замолчите, – приказал мне отец, – мне никак не удается вытравить из вас замашки вашей матери… Вам придется плохо в свете, мадемуазель, если вы не изменитесь.
– Постарайтесь к этому времени подороже продать меня, – сказала я язвительно и отвернулась, закрывшись веером.
Вошел король, и гул в зале на некоторое время умолк, чтобы вспыхнуть с новой силой, подогретый высказываемыми вслух оценками парадного костюма Людовика XVI. Дамы утонули в реверансе, кавалеры отвешивали королю глубочайшие поклоны. Людовик XVI сел, розовый от смущения, рядом с королевой. Обер-церемониймейстер де Дрио-Брезе объявил, что близится момент открытия бала.
– Вот теперь начнется самое главное, – прошептала мне на ухо Тереза де Водрейль. – Король никогда не танцует, его брат граф Прованский – тоже… Бал будет открывать сам д'Артуа. Любопытно, кого он выберет? Но уж наверняка не королеву – ее он не переносит…
Послышались первые, пробные звуки музыки. Очень многие аристократы смотрели именно на меня, это я видела ясно. Быстрым шагом, словно боясь, чтобы его не опередили, ко мне приближался смазливый женственный франт с брильянтовой серьгой в ухе. Вид у него был недурен, и я была готова принять его предложение, но тут со страхом увидела, что тот самый старик де Сюффрен отошел от своих знакомых и явно намеревается подойти ко мне. Онемев от ужаса, я шарахнулась в сторону и как можно более быстрыми шагами пошла в другой конец зала, к благотворительному киоску, обтянутому шелком и увитому гирляндами. Только там я увидела, что Сюффрен остановился.
Тот самый франт, более молодой и проворный, догнал меня и у киоска.
– Куда это вы убегаете, мадемуазель? Я герцог де Лозен, главный ловчий его величества. Неужели вы так суровы, что откажете мне в первом танце?
Я взглянула на него и облегченно вздохнула.
– Я согласна, герцог, – вырвалось у меня с непростительной поспешностью.
– Следующий танец за мной, – сообщил уже знакомый мне маркиз де Рэжкур.
Герцог взял меня за руку, намереваясь вывести на середину зала, где уже выстраивались пары в ожидании танцев. Я мысленно повторяла про себя все нужные па… Волнение охватило меня – Боже, первый танец в Версале!
– Котильон! – провозгласил обер-церемониймейстер.
Но кто же откроет бал? Граф д'Артуа все еще выбирал себе пару, разыскивая кого-то глазами… Но вот он двинулся с места, пошел через зал в сторону благотворительного киоска. Десятки взглядов следили за ним, у женщин замирало сердце.
Он шел ко мне, и это я поняла сразу, до того, как это поняли другие. Принц крови смотрел на меня, и в груди у меня похолодело. Он подошел и поклонился мне; я машинально сделала реверанс.
– Мадемуазель, прошу вас оказать мне честь и открыть вместе со мной бал, который дает его величество король.
Я не знала, что ответить, и беспомощно смотрела то на принца, то на герцога де Лозена, бледного от гнева, но не смеющего перечить принцу крови.
– Монсеньор, но как же… как же королева?
– Королева? Она будет рада танцевать с Ферзеном, а герцог, уже пригласивший вас на танец, удовлетворится мадам де Полиньяк.
Я была в ужасе, что королеве придется идти в паре вслед за мной, но брат короля сам взял меня за руку – она была холодна, как лед. Я чувствовала, что становлюсь участницей скандала, но граф д'Артуа повел меня на середину зала, и я не противилась этому. Зазвучала музыка, и мы с принцем открыли бал.
Улыбка Марии Антуанетты успокоила меня. Она даже не заметила, что произошло. Мужественный красавец швед де Ферзен настолько завладел ее вниманием, что она не думала ни о чем другом.
А я вдруг почувствовала радость от того, что танцую…
Я была в центре внимания всех мужчин и могла купаться в лучах славы. Робость моя прошла, пропал даже страх перед необыкновенно скользким паркетом зала… Танцевала я хорошо, и знала об этом, что придавало мне уверенности. Мелькали ленты, парики, напудренные косы, золотые эполеты, ожерелья на обнаженных шеях, сверкали чьи-то глаза, смеялись чьи-то губы; в этой суматохе я даже не заметила, как разошлась с графом д'Артуа…
