Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
Все вышесказанное увело меня от описания приготовлений к экспедиции в западный Мату-Гросу; но это было необходимо, если я хотел погрузить читателя в ту страстную атмосферу, которой наполнено любое археологическое или этнографическое исследование в области американистики. Значимость проблем так велика, тропы, по которым мы продвигаемся, так ненадежны и узки, прошлое так безвозвратно уничтожено, основание наших построений так непрочно, что любая разведка на месте ввергает исследователя в неустойчивое состояние, когда самая смиренная покорность судьбе сменяется отчаянной безумной надеждой. Он сознает, что самое главное безвозвратно утрачено и все его усилия не более чем царапины на поверхности истории, но тем не менее вдруг он распознает чудесным образом сохранившийся знак, который прольет свет на неведомое? Нет ничего несомненного, и значит, все возможно. Ощупью мы продвигаемся в ночи, которая слишком темна, чтобы мы осмелились что-то утверждать по ее поводу – даже то, что ей суждено длиться вечно.
XXV. В сертане
В Куябе, куда я вернулся через два года, я попытался узнать, в каком состоянии находится телеграфная линия, в пяти или шести сотнях километров к северу.
Здесь ненавидели линию, и тому было несколько причин. Со времен основания города в XVIII веке редкие контакты с севером происходили речным путем в среднем течении Амазонки. Чтобы обеспечить себя гуараной (guaran á), жители Куябы предпринимали экспедиции на пироге по реке Тапажос, которые длились больше полугода. Гуарана – это твердая коричневая масса из истолченных плодов лианы пауллиния сорбилис, приготовлением которой занимаются исключительно индейцы мауе. Плотную колбаску из этой массы натирают на костистом языке рыбы пираруку (pirarucu), который хранят в специальном мешочке из оленьей шкуры. Все эти детали крайне важны: если использовать металлическую терку или шкуру другого животного, драгоценное вещество может потерять свои свойства. Жители Куябы, например, считают, что «веревочный» табак нужно разрывать и крошить руками, а не резать ножом, чтобы он не выдыхался. Порошок гуараны высыпают в подслащенную воду, где он остается во взвешенном состоянии и не растворяется, а затем пьют. Эта смесь имеет легкий привкус шоколада. Лично я ни разу не испытал ни малейшего эффекта, но для жителей Центрального и Северного Мату-Гросу гуарана играет туже роль, что мате на юге.
Тем не менее свойства гуараны, видимо, стоили таких трудов и усилий. Прежде чем преодолевать речные пороги, нескольких человек высаживали на берегу, где они корчевали участок леса, чтобы посадить там маис и маниоку. И на обратном пути экспедиция обнаруживала свежие съестные припасы. С развитием паровой навигации гуарана достигала Куябы быстрее и в гораздо большем количестве из Рио-де-Жанейро, куда каботажники привозили ее морем из Манауса и Белена. Так что экспедиции вдоль Тапажоса стали достоянием героического прошлого, почти забытого.
Но когда Рондон объявил, что собирается приобщить к цивилизации районы северо-запада, эти воспоминания ожили. Были немного известны окрестности плато, где в ста и ста семидесяти километрах к северу от Куябы находились два старых поселения, Розариу и Диамантину. Они продолжали сонное существование, после того как истощились окрестные золотые жилы и запасы алмазов. Дальше нужно было преодолевать многочисленные реки, впадающие в притоки Амазонки, передвигаясь по суше, а не спускаясь по ним на пироге, что было опасной затеей на столь длинном пути. К 1900 году северное плоскогорье оставалось мифическим районом, где, согласно слухам, имелась горная цепь, Серраду-Норте, обозначенная на большинстве карт.
Эта неосведомленность в сочетании с рассказами о недавнем освоении американского Дикого Запада и о золотой лихорадке внушило большие надежды населению Мату-Гросу и даже жителям побережья. Вслед за людьми Рондона, проводившими телеграфную линию, поток эмигрантов готов был захватить территории с неизведанными ресурсами и построить там что-то вроде бразильского Чикаго. Но их ожидало разочарование: так же как и «проклятые» северо-восточные земли Бразилии, описанные Эуклидесом да Кунья в книге «Сертаны», Серраду-Норте оказалась полупустынной саванной и одной из самых неперспективных областей континента. Кроме того, появление радиотелеграфа, которое в 1922 году совпало с окончанием строительства линии, заставило потерять интерес к последней, технически устаревшей в самый момент своего рождения. Но она пережила минуту славы в 1924 году, когда восстание Сан-Паулу против федерального правительства отрезало этот город от внутренней части страны. Благодаря телеграфу Рио продолжал поддерживать связь через Куябу с Беленом и Манаусом. За этим последовал упадок: кучка энтузиастов, которые работали на линии, были забыты. Когда я прибыл туда, они не получали никакого снабжения несколько лет. Закрыть линию не решались; но никто ею уже не интересовался. Столбы могли рухнуть, а провод заржаветь. Последние выжившие на постах, у кого не хватало ни смелости, ни возможности уйти, медленно умирали, терзаемые болезнями, голодом и одиночеством.
Эта тягостная ситуация усугублялась для жителей Куябы тем, что помимо обманутых надежд эксплуатация линии имела следствием незначительный, но достаточно ощутимый для них результат. Прежде чем уехать на свои посты, работники должны были выбрать в Куябе прокурадора, то есть представителя, получавшего их жалованье, которое он был обязан расходовать согласно указаниям служащих линии. Эти указания обычно ограничивались заказами ружейных пуль, керосина, соли, швейных игл и ткани. Все эти товары были проданы втридорога, благодаря сговору между прокурадорами, ливанскими торговцами и организаторами доставки. Так что несчастные, забытые в бруссе, не могли даже думать о возвращении, потому что через несколько лет оказались погрязшими в непомерных долгах. В данной ситуации для всех лучше было бы забыть о линии, и я знал, что мой план использовать ее как базу вряд ли найдет поддержку. Я постарался разыскать бывших младших офицеров, которые были компаньонами Рондона, но не смог из них вытянуть что-нибудь, кроме бесконечных мрачных причитаний: «Um pais ruim, muito ruim, mais ruim que qualquer outro…» («Мерзкий край, совершенно мерзкий, более мерзкий, чем какой-либо другой», куда ни в коем случае не следует соваться.)
Кроме того, была проблема индейцев. В 1931 году телеграфный пост Паресис, расположенный в трех сотнях километров на север от Куябы и в восьмидесяти километрах от Диамантину, был атакован и разрушен неизвестными индейцами, вышедшими из долины Риу-ду-Санге, которая считалась необитаемой. Эти дикари получили прозвище beiços de pau, «деревянные морды», из-за пластинок, которые они вставляли в нижнюю губу и мочки уха. С тех пор их набеги повторялись с неравномерными интервалами, и пришлось перенести дорогу примерно на восемьдесят километров к югу. Что касается намбиквара, кочевников, которые посещали иногда посты с 1909 года, их отношения с белыми складывались по-разному. Достаточно хорошие в начале, они ухудшились постепенно к 1925 году, когда семь служащих были приглашены туземцами в их деревни и исчезли там. С этого момента намбиквара и работники линии избегали друг друга. В 1933 году миссионеры-протестанты расположились недалеко от поста Журуэны. Отношения быстро испортились. Туземцы были недовольны подарками – а точнее, их недостаточным количеством, – которыми миссионеры отблагодарили их за помощь в строительстве миссии и разбивке сада. Несколько месяцев спустя туземец, больной лихорадкой, явился к миссионерам и при свидетелях получил две таблетки аспирина, которые тут же проглотил. После чего он искупался в реке, заболел пневмонией и умер. Намбиквара, будучи искусными отравителями, сделали вывод, что их товарища убили. Из мести они совершили нападение на миссионеров. Шесть человек были убиты, в том числе ребенок двух лет. Отряд, прибывший на помощь из Куябы, обнаружил в живых только одну женщину. Ее рассказ, каким мне его передали, точно совпадает с тем, что мне изложили участники нападения, которые в течение нескольких недель были моими спутниками и осведомителями.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
