Как докладывали шведские послы, московиты в очередной раз решили поразить их воображение великолепием одежд и пышностью обряда. По обе стороны царского крыльца от самого дома послов длинными рядами были выстроены полторы тысячи стрельцов. Когда приглашенные, пройдя через красочный живой коридор, поднялись в тронную залу, там их встретили бояре в золотой парче и высоких шапках из чернобурки. Великому князю, восседающему на троне, с поклонами поднесли на золотом блюде крестоцеловальную грамоту. Этот документ «освятили» снизу и сверху, подложив под грамоту икону, а ее саму придавив золотым крестом, украшенным драгоценными камнями. Двое знатнейших бояр сняли с царя корону, третий бережно перенял у него посох. Государь, шагнув, приложился к распятию и поцеловал его. Отныне договор получил «небесное укрепление».
Торжества в Стокгольме, как доносили русские послы, ни в чем не умалили достоинства великого князя, пройдя с подобающим размахом. О том, что на церемониях, где присутствуют московиты, нельзя экономить, распорядился лично Густав Адольф, поскольку русские «по своей природе таковы, что с большим высокомерием и неотесанностью следят за внешними проявлениями чести».
Сначала палили из пушек, стреляли из ружей и трубили, чтобы создать праздничную атмосферу. Затем послов, проведя мимо нескольких выстроенных полков, проводили в храм, украшенный драгоценными персидскими коврами. Возле алтаря стоял посеребренный стол с королевскими регалиями. Церковь была полна народу, слух которого в ожидании появления короля со свитой услаждали органной музыкой. Наконец прибыли король, его брат-принц, канцлер и члены королевского совета. Густав Адольф сел на трон, рядом в креслах разместились сановники. Придворные ниже рангом и представители города стояли. Упсальский архиепископ, взойдя на высокую кафедру проповедника в середине церкви, произнес прочувствованную трехчасовую речь о благе мира. «И в ыных словах король и королевич вставали, и падчи король лежал и плакал с час и болши», — удовлетворенно отмечали царские посланцы.
Затем канцлер Оксеншерна прочел текст мирного договора, и король каждый раз приподнимался с места, когда упоминалось имя великого князя, а послы вставали при произнесении имен русского и шведского государей. Когда чтение закончилось, король, перелистав Евангелие, нашел подходящую цитату, гласившую: «В начале было слово». Положив Библию на грамоту, Густав Адольф прикоснулся к выбранным строкам тремя пальцами, сложенными для крестного знамения, и поклялся от своего имени и имени своих наследников нерушимо соблюдать договор.
Церемония завершилась пушечным и оружейным салютом и роскошным пиром. Для Швеции это было великим событием. Густаву Адольфу наконец-то удалось осуществить дело, задуманное еще Густавом Вазой почти сто лет назад: продвинуть границу так далеко на восток, чтобы отсечь Московию от Балтийского моря, и благодаря этому сделать Швецию посредником в обширной русской торговле с европейскими странами.
Была достигнута и еще одна не менее важная цель. Финляндия отныне была защищена от нападений с востока озерно-речной сетью, обширными болотами и крепостями. Часть границы проходила через Ладожское озеро. «Я полагаюсь на Бога, что отныне русскому будет трудно перепрыгнуть через сей ручеек», — заявил Густав Адольф в своей речи перед сословиями.
Благодаря новым территориальным приобретениям Швеция стала третьим по площади — после России и Испании — европейским государством. «Перевес» к востоку был столь велик и возможности новых приобретений в России казались столь соблазнительными, что король и канцлер даже обсуждали проект переноса королевской резиденции в Нарву, откуда было легче направлять движение империи.
Между тем начались будни воплощения соглашения в жизнь. 13 марта 1617 года, как и договорились, шведские гарнизоны покинули переходящие великому князю города и крепости. Был очищен и Новгород. Из ворот тянулась бесконечная вереница подвод с больными и умирающими. Царские представители следили, чтобы в санях не было пушек, колоколов и церковной утвари, которые шведы обязались оставить в городе. Шведы вышли — и в Новгород торжественно вступили царские послы. Они везли с собой список с чудотворной иконы Тихвинской Божией Матери, спасшей, как считалось, Тихвин от шведов, и царскую грамоту, «с дарованием милостивого прощения всем тем, кои от страха или неволею усердствовали Шведам».
Великий князь спешил убедить новгородцев, что им незачем бояться повторения побоища, которое некогда устроил Иван Грозный лишь из-за одного подозрения о сговоре Новгорода с Литвой. «Которые люди, будучи у Свейских людей, им доброхотали и служили, и во всем были им покорны, и волю их творили волею и неволею, и тех по тому ж мы Великий Государь, по нашему Царскому милостивому нраву, жаловати хотим, никто б ничего от нас Великого Государя не опасался: как было, будучи у Свейских людей в руках, их воли не творити?» — говорилось в царском послании.
Впрочем, ни казнить, ни жаловать было практически некого. Послы великого князя составили опись состояния Новгорода после выхода оттуда шведов, в которой, в частности, говорилось: «На Софийской стороне белых 24 двора, а жильцов в них 25 человек, тяглых 40 дворов, а жильцов в них 49 человек. А опричь того на Софийской стороне дворов нет, вся Софийская сторона стоит пуста, дворы и лавки сожгли». Лучше сохранилась торговая сторона, где шведы не стояли. Там уцелело 429 дворов, в которых писцы зафиксировали 764 жильца.
О причине малолюдства красноречиво говорится в одной из челобитных, поданных царским послам: «Как были в Новегороде немецкие люди, и от их великих налогов и правежев многие посадские людишки сами на себя посягали, давилися, а иные, не терпя великих правежев и мучения, разбрелися розно, да и те людишки на дорогах от литовских и от немецких и от воровских людей побиты, а иные с мразу и с гладу в лесах померли».
На оставленных шведами оккупированных землях началась гигантская инвентаризация. Специально назначенные комиссии считали все — от колоколов, в том числе битых и горелых, до кабацких чанов и пушек. Доносы о русском имуществе, тайно увезенном или спрятанном шведами в нарушение договора, текли густым потоком. Кто-то видел, как шведы ночью вывезли из Новгорода три пушки, укрыв их сеном, кто-то сообщал, что шведы зарыли в землю несколько колоколов, чтобы потом выкопать их и похитить при удобном случае. «Верните! Заплатите ущерб! Докажите, что не брали!» — требовали русские комиссары.
Много хлопот вызывала и борьба за людей. Царские представители жаловались, что шведы насильно удерживают в отошедших к ним городах ремесленников, в том числе пушкарей, а с тех, кто хочет переехать в Россию, берут взятки. Шведы, в свою очередь, обвиняли царских слуг в нежелании высылать назад исконных шведов, толпами перебегавших на земли великого князя в поисках лучшей доли. По огромной приграничной территории шла загонная охота. Как русский царь, так и шведский король старались поймать в свои сети как можно больше народа, пока на границах еще не установлены прочные заставы, а людишки растерянны и не сообразили, куда им лучше приткнуться.
В годы шведской оккупации сотни представителей высших слоев русского общества, от высокородных бояр до мелкопоместных дворян, верой и правдой служили Густаву Адольфу. Они тем более нужны были королю сейчас, чтобы держать в повиновении массу его новых русских подданных. Но великий князь успел отправить многих из этих полезных людей в глубь своей обширной страны, в Сибирь и на Каспий. «Вы их несправедливо сослали. Приведите дворян к границе, и пусть они в нашем присутствии изъявят свою волю, кому хотят служить!» — взывали шведские комиссары. «Они не сосланы, а добровольно отправились служить нашему самодержцу. Вызывать их на границу незачем», — с достоинством парировали русские представители.
