Страшась того, что опухоль может прорваться, Маргарита Перпойнт снова вернулась к Гельвецию, который решил, что ее еще можно оперировать. Сам он так рассказывал об этом: «Я помог пациентке решиться на экстирпацию». Операция, которую провели два хирурга, выбранных Гельвецием, проходила в присутствии более чем двадцати известных представителей медицинской профессии, нотаблей и ученых, «коих любопытство привело туда, где можно было увидеть то, чего во Франции еще не бывало». Все ожидали худшего, «жестокого зрелища, длительной и болезненной операции, с криками боли, сильным кровотечением и смертельной опасностью для пациентки». Вместо этого операция прошла «без сильной боли, без криков, без явлений слабости, без малейшей опасности, легко, умело и быстро». Каждый подошел посмотреть на огромную извлеченную массу, ставшую «твердой, словно рог». Все согласились с Гельвецием, что «экстирпация была единственным возможным решением». Гельвеций с гордостью написал несколько лет спустя: «С тех пор пациентка полностью выздоровела. Боли совершенно прекратились, рубцы зажили, и она наслаждается тем же состоянием здоровья, которое у нее было до рака».
Гельвеций делал различие между ампутацией, необходимой при разрастании опухоли внутри груди, и экстирпацией, или удалением, когда рак не выходит за рамки одной «железы». В последнем случае можно было удалить только пораженные ткани, не отрезая всю грудь целиком. Как уверял Гельвеций своих читателей, «обе эти операции легкие». Гордился он и тем, что изобрел специальный железный инструмент, так называемые щипцы Гельвеция, которыми опухоль удаляли из груди после того, как делали надрез бритвой или скальпелем.
Сама операция была своего рода представлением, разыгранным перед избранной публикой. Гельвеций особо отметил присутствие епископа Периньянского, который стал «свидетелем» этого события, и «общие аплодисменты», которыми наградили хирургов после завершения спектакля.
Чтобы подтвердить правильность оркестрованной им процедуры, Гельвеций сообщил еще о двух операциях по удалению рака груди, проведенных во Франции хирургом Ле Драном, и о многочисленных мастэктомиях, выполненных в Голландии. В других трудах он упоминал о том, что его собственный отец провел в Гааге более двух тысяч экстирпаций. Но в том трактате, о котором мы ведем речь, он говорит о себе как о ведущем игроке на новом поле в медицинской истории. Характерной особенностью медицинских трудов той эпохи было минимальное внимание к субъективным ощущениям пациента. С высоты нашего времени нам бы хотелось больше узнать о женщинах, названных в трактате — госпоже Маргарите Перпойнт, мадемуазель де Курсель и «некой Пуатье, жене портного», — трех отважных героинях драмы хирургического удаления рака груди в далекие века.
Хотя врачи писали о мастэктомии еще в древности, саму операцию доверяли проводить «хирургу». Это был человек, чей опыт ограничивался только владением ножом. Врачи смотрели на хирургов свысока, а среди хирургов существовала собственная иерархия, на нижней ступени которой стояли «брадобреи, отворяющие кровь».
Связь между брадобреями, отворяющими кровь, и врачами можно увидеть в истории крестьянки, записанной немецким врачом Иоганном Сторком в его многотомном труде «Женские болезни». Эта женщина появилась в доме Сторка в марте 1737 года и попросила осмотреть ее левую грудь. Она ждала его совета, что делать с опухолью внутри, которая выросла до размеров «маленького куриного яйца». Сторк рекомендовал ей вернуться после следующих месячных и удалить опухоль в его присутствии. В следующий раз женщина пришла вместе с брадобреем, отворяющим кровь, который жил по соседству с ней и хотел узнать, как выполнять эту процедуру. И опухоль крестьянке вырезал именно он, потому что она хотела «снизить цену». Очевидно, что Сторк, врач, дал консультацию как авторитет, но «грязную» работу выполнил менее образованный и хуже оплачиваемый брадобрей, отворяющий кровь [332].
Но крестьянка Сторка явно хотела, чтобы ее осмотрели, чего нельзя сказать о многих других его пациентках. Среди них были и застенчивая двадцатилетняя девушка, которой «пришлось заставить себя» показать ему свою левую грудь, причинявшую ей боль, и придворная дама, открывшая грудь «с большим замешательством», несмотря на боль, которую она терпела три года. Все эти женщины были жертвами того, что историк медицины Барбара Дьюден (Barbara Duden) называла «табу» на прикосновение и демонстрацию.[333] Как правило, женщина оставалась полностью одетой перед врачом, описывая симптомы своего состояния, и не имело значения, где происходила эта беседа, в ее собственной спальне (илл. 83) или в его кабинете.
Так как многие пациенты тянули время, прежде чем обратиться к врачу, он имел дело с болезнью уже на продвинутой стадии, поэтому жертвы рака груди редко жили долго после операции. Но раннее обнаружение опухоли едва ли дало бы лучшие результаты в те времена, когда не существовало антисептиков, так как, скорее всего, пациенты умирали от инфекции и заражения крови во время самой операции! Случай с английской писательницей Мэри Эстел является, вероятно, показательным в том смысле, какая судьба ожидала жертв рака груди в то время [334]. Эстел обнаружила у себя опухоль в 1731 году в возрасте шестидесяти трех лет. Она дождалась того, что опухоль приобрела достаточно большие размеры и началось изъязвление, чтобы обратиться к знаменитому шотландскому хирургу доктору Джонсону. Она попросила его удалить ей грудь так, чтобы никто ни о чем не узнал. Если верить записям, то она перенесла мастэктомию «без малейшей борьбы или сопротивления, или даже без стона или вздоха»[335]. Но ее отвага ей не помогла. Через два месяца писательница умерла от болезни, которая оказалась слишком запущенной, чтобы ее остановило хирургическое вмешательство.
83. Ян Стен. «Лекарь и пациентка». XVII век. Полностью одетую женщину отделяет от врача стол. Она указывает на свою грудь, но он не отрывает взгляда от своих записей. Считалось неприличным для врача касаться груди своей пациентки.
В XVII и XVIII веках причиной рака груди все еще считали застой, или коагуляцию, одной из жидкостей тела, как это было во времена Галена. Поэтому рак груди часто лечили диетой, предназначенной для восстановления правильной циркуляции жидкости. Больным назначали минеральную воду, молоко или бульон из кур, лягушек или жаб, а также давали слабительное или предписывали голодание. Считалось, что и кровопускание поможет избавить тело от излишка жидкости и восстановить необходимое равновесие. В качестве наружных средств использовались припарки и пластыри, сок ядовитого паслена, банан и растения табака; мази из мышьяка, свинца и ртути, а также гнилые яблоки, компрессы, пропитанные мочой, и живые голуби, разрезанные пополам [336].
