Слезы катились по щекам мистера Воллмана.
Она оказала вам честь, сэр, придя проститься. Она стояла у вашей могилы, говорила, что не сможет в будущем соединиться с вами, потому что должна лежать рядом с этим новым парнем, ее мужем, который…
Пожалуйста, сказал мистер Воллман.
Который был гораздо моложе, сказал я. Чем вы. То есть ближе к ее возрасту.
Вы, резко сказал мистер Воллман. Вы вскрыли себе вены и истекли кровью на полу кухни.
Да, сказал я. Истек.
Много лет назад, сказал он.
О, очень много лет назад, подтвердил я.
Боже мой, сказал мистер Воллман, и его плоть истончилась до толщины пергамента, судороги прошли по его телу, и его оболочка замигала между разными «я», какими он был в том предыдущем месте:
Свежеликий ученик в заляпанном чернилами халате;
Молодой вдовец, утирающий слезы скорби по первой жене, ногти с синим ободком от работы, несмотря на старательную попытку отмыть их перед похоронами;
Одинокий человек средних лет без всяких надежд, который только работал, и пил, и (в состоянии депрессии) изредка пользовался услугами шлюх;
Сорокашестилетний печатник крупного сложения, в парике, со вставной деревянной челюстью в день празднования Нового года в доме Уиккетов поглядывает на улыбающуюся молодую женщину в желтом платье (на самом деле почти девочку) в другом конце комнаты. И в этот момент он почувствовал себя уже не стариком, а молодым (интересным, живым, блистательным), впервые за много лет он почувствовал, что ему есть что предложить, и предложить той, кому, как он надеялся, он получит разрешение предложить то, что у него есть.
роджер бевинс iii И что? — спросил мистер Бевинс. Пойдем вместе?
И стал принимать свои различные будущие оболочки (оболочки, которые он, увы, так никогда и не сможет обрести):
Привлекательный молодой человек на носу корабля смотрит на ряд желтых и синих домов, которые появляются над далекой линией берега (а в этом путешествии его имел, и хорошо имел, бразильский инженер, который многому его научил и доставил ему массу удовольствий) (и теперь мистер Бевинс знал, что вот эта жизнь для него, одобряет ее Господь или нет);
Удовлетворенный, уже давний любовник кроткого, бородатого аптекаря по имени Риардон;
Процветающий, полный человек средних лет, ухаживающий за смертельно больным Риардоном;
Старый, почти столетний, пердун, благодатно освобожденный от любых вожделений (к мужчинам, еде, жизни), его везут в церковь на каком-то чудо-сооружении, перед которым не стоит лошадь, оно катит на резиновых колесах, громкое, словно непрерывно стреляющая пушка.
ханс воллман Да, хорошо, сказал мистер Воллман. Идем. Вместе.
роджер бевинс iii И мы, казалось, прошли точку выбора. Знание о том, что мы такое теперь, укрепилось внутри нас, и изменить это было невозможно.
ханс воллман И все же что-то нас удерживало.
роджер бевинс iii Мы знали что.
ханс воллман Кто.
роджер бевинс iii Достигнув, наконец, полного единодушия, мы скользко́м понеслись на восток (неровно, отскакивая от камней, кочек и стен каменных домов, словно раненые птицы, не ощущая ничего, кроме насущной необходимости достичь места назначения), мы мерцали, чувствовали слабость и становились все слабее, едва поддерживаемые некой остаточной, растворяющейся верой в нашу собственную реальность, на восток, на восток, на восток, пока не добрались до края той необитаемой глуши в несколько сотен ярдов.
ханс воллман Которая заканчивалась вселяющей ужас металлической оградой.
роджер бевинс iii CIII
Девица Трейнор лежала, как обычно, став частью ограды и остановленная ею, она проявлялась в этот момент в виде уменьшенных дымящихся развалин железнодорожного вагона, а несколько десятков обугленных и умирающих персон, попавших в нее, как в капкан, выкрикивали самые непристойные требования, а «колеса» мисс Трейнор нещадно вращались на нескольких боровах, которые (как нам дали понять) и стали причиной крушения и имели человеческие лица и голоса, и кричали очень жалобно, а колеса вращались и вращались, перемалывали, перемалывали и переперемалывали их, распространяя запах горящей свинины.
ханс воллман Мы пришли извиниться.
роджер бевинс iii За нашу трусость во время свершения назначенной ей судьбы.
ханс воллман Это всегда, каждую минуту с тех пор, грызло нас.
роджер бевинс iii Наша первая громадная ошибка.
ханс воллман Наш первоначальный отказ от той лучшей природы, что мы принесли сюда из того предыдущего места.
роджер бевинс iii Стоя рядом с горящим вагоном, я позвал ее.
Вы меня слышите, дорогая? — крикнул я. Мы хотим сказать вам кое-что.
ханс воллман Могущий поезд чуть сошел с путей, и языки пламени танцевали над ним, а несколько боровов из тех, что вызвали крушение, имевшие идеально сформированные человеческие лица, обратились к нам и на прекрасном американском диалекте сообщили нам в не оставлявших места для сомнений выражениях, что она не может быть и не будет спасена, что она ненавидит все это, ненавидит всех нас, а если она нам и в самом деле небезразлична, то почему бы нам не оставить ее в покое, ведь наше присутствие ухудшает ее и без того немалые страдания, напоминая о надеждах, которые она питала в том предыдущем месте, заставляя вспомнить о том, кем она была, впервые оказавшись здесь.
роджер бевинс iii Крутящаяся молодая девушка.
ханс воллман В летнем одеянии постоянно меняющейся расцветки.
роджер бевинс iii Мы просим прощения, прокричал я. Извините, что не сделали больше, чтобы убедить вас уйти. Прежде, когда у вас еще был шанс.
Мы боялись, сказал мистер Бевинс. Боялись за себя.
