Что же касается завершающего этапа заседания, то он представлял собой заключительную речь председательствующего, которая именовалась vejamen, что означает «бурлеск, шарж, язвительная шутка, насмешка, оскорбление». Председатель делал как бы краткий обзор выступлений всех участников, считая делом чести не пропустить ни единой ошибки, несовершенства слога или рифмы в прочитанных сочинениях. Речь эта была самым главным событием заседания, и перечисленные оплошности могли быть восприняты как несправедливость, как издевательство, как оскорбление, а потому привести к ожесточенным спорам. Страсти начинали разгораться, в гордых душах росла жажда отомстить обидчику, начиналось сведение счетов. Даже те из членов академии, что до сего момента довольствовались ролью простых зрителей, статистов, и те обретали дар речи и старались оправдать факт своего присутствия на заседании, принимая чью-либо сторону. Сначала брали слово критики, желавшие высказаться скорее не ради пользы дела, а чтобы получить удовольствие от собственного остроумия. Но постепенно остроты становились все язвительнее, превращались в оскорбления, так что порой доходило и до драки. И председателю порой стоило большого труда восстановить прежнюю гармонию. Сам Лопе в своей переписке оставил нам несколько свидетельств. Он написал герцогу Лерма, отлучившемуся на время из Мадрида, отчет о заседании «Академии Сельвахе» («Дикой академии»), — чье название очень соответствовало характеру ее деятельности, — основанной весной 1612 года доном Франсиско де Сильва-и-Мендосой, младшим братом герцога Пастраны. Члены этой академии собирались в роскошном дворце на Калье-де-Аточа, расположенном в двух шагах от дома Лопе. Сам Лопе выступил на открытии заседания с блестящей речью, и поэт Сото де Рохас подчеркнул, сколь приятны всем его присутствие и его «благодатная, плодоносная, изобретательная и многословная речь». Итак, вот что пишет Лопе: «В тот день там собралось множество превосходных людей, можно сказать, то были лучшие из лучших из числа мадридской знати, а также были там многие поэты и писатели, среди них и Сервантес, принявший участие в состязаниях». Отметим одну милую деталь: Лопе перед выступлением понял, что будет испытывать некоторые трудности при чтении своих стихов с листа, и с благодарностью принял любезно предложенные ему Сервантесом очки. Лопе не упустил случая сообщить герцогу об этом дружеском поступке, правда, позволив себе при этом немного посмеяться и над очками, и над собой: «Они были столь дурно сделаны, что придавали глазам вид яиц, лежащих на блюде».
Во время другого заседания молодой, честолюбивый и очень вспыльчивый поэт из Гренады Педро Сото де Рохас спровоцировал бурную ссору, подвергнув яростным нападкам Луиса Велеса де Гевару, друга Лопе. Этот поэт из Гренады, без сомнения, не желая лишиться права на прозвище, которое он сам себе дал — «Пламенный» (или «Пылкий»), набросился на своего противника, но не на словах, а в физическом смысле, то есть с кулаками. Не без некоторого удовольствия Лопе, составляя отчет об имевших место событиях для герцога Сесса, воспользовался этим случаем, чтобы заклеймить позором подобные заседания, куда он отправлялся против своей воли. Из-под его язвительного пера выходили такие слова: «Решительно можно утверждать, что наши академии впадают в ярость, и вот уже на заседаниях можно лицезреть, как доктора наук бросают друг в друга свои шапочки; лиценциат де Сото, уроженец Гренады, и прославленный Луис Велес искусали друг друга поэтически; дело приняло такой оборот, что они принялись „размахивать щитами“ и приняли решение поджидать друг друга у дверей. Некоторые вельможи приняли сторону одного, другие — другого, так что никогда еще бог войны Марс не находился в столь остром противостоянии с дамами, то есть с музами».
Если вернуться на несколько лет назад, то легко можно себе представить, в каком расположении духа явился Лопе на заседание «Мадридской академии», члены которой были срочно созваны, а он сам был туда тоже срочно приглашен, дабы оправдаться перед этим ученым собранием, то есть представить свою концепцию драматургии, а вернее, ответить за те вольности, которые он ежедневно позволял себе в отношении священнейших установленных правил. Это заседание было достойно считаться достопамятным событием, таким, какие редко случались в подобных академиях, и однако же ни один из документов, дошедших до нас, не указывает его точной даты. Без сомнения, событие это произошло в ходе одного из последних собраний этого прославленного литературного сообщества, которое было создано по инициативе молодого графа Салданья и завершило свое существование в 1608 году. Сей молодой вельможа в ту пору высоко ценил Лопе, и только ради него Лопе решил принять приглашение и прийти на заседание. Он в знак смирения и покорности произнес знаменитую речь в защиту своей теории драматургии под названием «Новое искусство сочинять комедии», и этот трактат, вне всякого сомнения, стал главным событием в испанской литературе первой половины XVII века, а также одним из главных событий в истории европейского театра.
Для Лопе главным было не оправдать искусство, доказавшее свою жизнеспособность и успешность (о чем свидетельствовали те 483 комедии, которые он к тому времени написал и которые, как известно, имели успех у зрителя), нет, для него главным было защитить свою концепцию драматургии от нападок и обвинений в ереси, которым она подвергалась и которые он должен был сносить во имя незыблемой и непреложной поэтики Аристотеля. Так вот, перед присутствовавшими на том заседании предстал не раскаивающийся в своих грехах и не покорный ученик, а драматург-победитель, гордый сознанием своих успехов и зрелости своего гения.
Итак, зная людей, перед которыми ему предстояло выступить, Лопе решил прибегнуть к самой совершенной форме любезности, к самой изысканнейшей вежливости, чтобы излить одну нелюбезность за другой, как по капле вливают яд в благородный напиток.
Вы требуете, благородные умы, цвет Испании, Вы, которые в этом собрании, именуемом академией. Вскоре превзойдете не только Академии итальянские […] но и сами Афины, Где в лице Платона Можно было увидеть столь высокое собрание философов, Вы требуете, чтобы я написал для вас Руководство к сочинению комедий. Тема кажется легкой, без сомнения, И была бы таковой для каждого из вас, Кто, написав пьес меньше, чем я, Знает гораздо больше меня Об искусстве сочинения, как и обо всем на свете.
Тон был задан, Лопе прекрасно владел собой, ощущал себя господином положения и не был склонен ни к какому покаянию. Напротив, чтобы заставить всех понять, какие причины привели к тому, что он презрел все заповеди и правила, он требовал, чтобы ему дали дополнительное время для объяснений и чтобы все согласились замолчать:
Но так как от искусства Мы так сейчас далеки И так как в Испании Готовы нанести тысячи оскорблений, То пусть на сей раз ученые мужи Сомкнут уста и удержат за зубами языки.
Лопе был далек от малейшего намека на самолюбование и самовлюбленность, от того, что мы бы назвали нарциссизмом, его отказ от заповедей и правил в драматургии происходил не от невежества, а от почтения к чужому воображению, мнению, чувствам, от уважения к другим людям. Для него было важно добиться признания у своих соотечественников, отдававших предпочтение свободе, а не смирению. Вот почему его театр всегда будет местом постоянного противостояния таких явлений, как искусство и природа, правда и вымысел, жизнь и теория.
