– Поехали, босс. – Келвин нажимает на клавишу пробела с такой же торжественностью, как президент, запускающий ядерную атаку из своего чемоданчика.
Мля. У меня мандраж. Эйфория. Мне хочется хихикать. А еще я смущаюсь за Майка, ну, знаете, он ведь все-таки человек, как ни крути. А ни один сын не захочет видеть то, что вот-вот предстоит Майку. За вычетом разве что греческого парня Эдипа.
На экране появляется окно видео.
– Та-да! – провозглашает Келвин, отступая от экрана, в попытке преувеличить важность воспроизведения видео, дабы скомпенсировать свой предыдущий ляпсус. Он почти наверняка об этом пожалеет.
Качество фильма превосходное. Изумительно, чего только не сделаешь с помощью телефона в наши дни.
Майк со своим техническим кретинизмом при любых разговорах о компьютерах настроен по умолчанию на скуку. Если б кто-нибудь спросил у Майка Мэддена, «Мак» у него или ПК, тот, вероятно, ответил бы, что у него в Уотерфорде есть кузены Макдональдсы. Несмотря на это, я не удивляюсь, когда нечто на экране пробивается сквозь его апатию.
– Погоди-ка, – оживляется он, – это мамочкина комната.
На экране мы видим спальню – прямо-таки позаимствованную из каталога «Комната ирландской мамочки», вкупе с лоскутным одеялом на кровати с балдахином и горой подушек, достаточной для удушения кита. За изголовьем кровати из чугунного литья висит банальная вышивка.
Это и есть комната его мамочки. Я знаю, потому что смотрел этот клип, и расплывающаяся по роже Майка широкая теплая улыбка вот-вот будет стерта напрочь.
Камера чуть поворачивается, захватывая в кадр пожилую даму.
– Мамочка сделала прическу, – выдыхает Майк. – И зубы.
Деликатно кашлянув, миссис Мэдден смотрит прямо в зрачок камеры.
– Это сообщение для моего сына Майкла, – говорит она, воистину воплощая собой Ирландскую Мать, игнорировать которую себе же хуже.
– Да, мамочка, – автоматически отзывается Майк, и если кто-нибудь из его людей мечтает получить пулю в живот, ему сейчас самое время хихикнуть.
– Майкл, мой дорогой друг надежно информирует меня, что ты в Соединенных Штатах Америки затеваешь всяческую дребедень. Что ж, бизнес мужчины – его личное дело, и я горжусь тем, чего ты сам достиг, и прекрасно осознаю, что порой нужно разбить несколько яиц, чтобы приготовить омлет.
– Да, мамочка. Вот именно, мамочка. Спасибо, мамочка, – долдонит Майк, повинуясь с наслаждением.
– Но Топ… мой добрый друг и сам имеет доброго друга, а ты держишь пушку у виска этого человека. – Голос миссис Мэдден взбирается на октаву вверх, до истерических интонаций. – А он ирландский солдат! – Пожилая леди подается вперед. – Солдат, Майкл, как двое из твоих собственных возможных отцов.
Видел я, как люди обнажают душу, выворачиваются наизнанку, но чтобы с такой брутальной эффективностью – крайняя редкость. Майк во всех отношениях стал восьмилетним мальчиком, писающим себе в штанишки.
– Мамочка, – говорит он умоляющим тоном, будто она жива. – Тут же все ребята.
– А теперь послушай меня, малыш Мики, – говорит его мать с суровым взором. – Сними этого самого Дэниела с крючка. Оставь его в покое, сын, а если тебе надо разрядиться, убей пару английских мальчиков.
– Не могу, мамочка, – ноет Майк. – Я дал слово.
Миссис Мэдден наезжает на него, как паровой каток.
– И никакой чуши несусветной насчет долга или обязательств и слышать не желаю. Я твоя мать, и я велю тебе отозвать своих псов. Я никогда ни о чем тебя не просила, Майки, и сейчас не прошу. – Она наклоняется к камере. – Просто сделай, как велит твоя мамочка, или я буду преследовать тебя и на том свете. До свиданья, Майк. Позвони мне в пятницу. – Миссис Мэдден кротко улыбается тому, кто держит камеру. – Как получилось, Топотун?
– Топотун? – переспрашивает Майк.
Мужской голос за кадром отвечает:
– Идеально, Зайка.
Голос с акцентом графства Керри, хотя порой, когда нужен дополнительный напор угрозы, акцент становится сплошь белфастским.
– Зайка? – выкашливает Майк. – Я…
Он не находит слов. На его месте я бы расстрелял компьютер или Келвина, пока не дошло до худшего, но он в данный момент почти не соображает.
А худшее впереди. Хуже некуда.
– Отключи камеру, – просит миссис Мэдден.
– О, конечно, я ее уже отключил, – врет Томми Флетчер.
Слезы наворачиваются Майку на глаза, и он запихивает ладонь в рот, чтобы удержать готовый вырваться всхлип.
Я вдруг чувствую себя виноватым. Майк видел довольно. Ни один сын не заслуживает видеть то, что идет на этой ленте дальше.
Лады. Мысль донесена. Я намеревался ткнуть Майка носом, но, честно говоря, я бы лучше пристрелил его, чем подвергать подобному.
– Ну, всё, Келвин, – говорю я. – Можешь давить на стоп.
Келвин не сводит глаз с экрана.
– Заткнись к черту, Макэвой. Ты мне не босс.
Спорить не время. Каждая секунда этого видео вгоняет новый гвоздь в душу Майка, так что я поднимаюсь, делаю два стремительных шага к Келвину и бью по клавише пробела на его клавиатуре. На экране застывает стоп-кадр лица миссис Мэдден.
– Дальше тебе лучше не смотреть, – заявляю я Майку. – Уж поверь мне.
– Мамочка, – лепечет Майк. – Мамочка.
В этот момент Недди с его носовой бородой приходит в голову ляпнуть:
– Эй, Майк. Клевый бабец. Нам не станцует?
Сунув руку в карман, Майк извлекает ее с тускло поблескивающей бронзой, украшающей костяшки.
– Убирайся к чертям, – бросает он мне, и, видит бог, я бы не поставил сейчас против этого человека, даже если б он вышел на ринг против Майка Тайсона на пике его карьеры.
Подмигнув Келвину, я одними губами произношу: «Только заберу свой телефон».
Пять секунд – и меня уже здесь нет, не дам двери съездить себя по заднице и так далее и тому подобное.
Надеюсь, Недди Уилкок останется в живых, потому что мне нравится, как его имя рифмуется с «педик-подстилка». Звук бьющегося стекла проскальзывает под дверью, и я понимаю, что самое малое Недди предстоит какое-то время питаться через соломинку.
Кому какое дело? Пусть гоняются друг за другом. Может, Недди выбьется наверх.
Мне плевать, твержу я себе. Тут так: или я, или кто-то другой, но не я.
На улицу пробивается резкий треск ломающегося дерева.
Я выискиваю в своем телефоне подходящие к месту «твиты». Но там ничего. Даже гаджеты отказываются меня утешить.
Остави ны.
Глава 12
Если хочешь дожить до самой смерти, уловка в том, чтобы не дать себя убить.
