Однако Бенуа не сдается и упорно пытается не свалиться в пропасть.
«Меня зовут Бенуа Лоран, я — офицер полиции. Мне… скоро будет тридцать пять лет… Меня зовут Бенуа Лоран, я…»
Он срывается и летит вниз, но летит бесконечно долго. Он не может долететь до дна, потому что дна попросту не существует.
Еще Бенуа кажется, что он стремительно вращается, словно спутник, вокруг черной дыры, которая постепенно притягивает его все ближе и ближе к себе. Эта черная дыра очень скоро его проглотит.
И вдруг Бенуа громко кричит. Все его тело, от головы до ног, напряжено: он видит, что Лидия поднимается с пола и подходит к решетке. Ее лицо уже превратилось в месиво полусгнившей плоти. Гнусное зрелище, от которого Бенуа пытается укрыться под своим одеялом.
— Нет! Не трогай меня! Не трогай меня!
Несчастный лихорадочно отбивается здоровой рукой от восставшей из мертвых мучительницы, которую только он один и способен увидеть.
Бенуа отталкивает ее руку, пытающуюся его схватить. Руку, прикосновение которой только он один и способен почувствовать.
Он зовет на помощь. Зовет на помощь свою мать.
Он кричит до тех пор, пока у него не пропадает голос.
Четверг, 6 января, лесной массив Шо, 7 часов утра
Жоашим сжимает в своей руке один-единственный цветок.
Уже рассвело, и он без труда находит нужное место. Этот лес он знает как свои пять пальцев.
Сегодня — годовщина Орелии.
Это был последний из его ангелочков. Это была последняя добыча сидевшего в нем неистового голодного зверя, который затем уснул и с тех пор ни разу не просыпался. Не просыпался благодаря огромному количеству медикаментов…
«Ну вот я почти и пришел», — думает Жоашим.
Он никогда не забывает, где именно находится та или иная могилка, которую он когда-то вырыл своими собственными руками.
Еще несколько шагов — и Жоашим оказывается возле невидимого надгробия. И тут вдруг он на несколько секунд ошеломленно замирает, словно превращается в каменное изваяние, стоящее среди деревьев. Сердце сжимается от охватившего его ужаса.
Кто-то осмелился осквернить могилку его драгоценного маленького ангелочка… В этом не может быть никаких сомнений: кто-то совсем недавно перерыл на могилке всю землю. Хотя эта земля потом, скорее всего, снова была утрамбована и ее поверхность даже успело прихватить инеем, он отчетливо видит, что в ней кто-то ковырялся.
Он не может ошибиться — как не может ошибиться и в том, что Орелия похоронена именно здесь.
Да, именно на этом месте, между двумя величественными деревьями, возвышающимися возле причудливого по форме валуна, Орелия навсегда распрощалась с небом и со звездами.
Его пальцы выпускают цветок, и тот падает на побелевшую от инея землю.
Жоашим опускается на колени и прикасается дрожащей рукой к месту, на котором он когда-то совершил преступление.
В течение нескольких долгих минут он стоит на коленях, потрясенный тем, что здесь недавно побывал кто-то другой…
И вдруг негромкий звук, раздавшийся за спиной, заставляет Жоашима обернуться.
Его несимпатичное лицо перекашивается, а глаза едва не выкатываются из орбит.
Прямо ему в лоб направлен ствол пистолета. Чтобы молить о пощаде, Жоашиму даже не надо становиться на колени — они так уже на них стоит. Стоит и дрожит, как осиновый лист на ветру.
— Не надо!..
— Все кончено, Жоашим…
— Не надо! Не делайте этого! Доктор, нет!
Лесную тишину разрывает грохот выстрела. Пуля попадает бывшему насильнику прямо в голову, и он падает на могилу своей последней жертвы…
Нина, резко вздрогнув, просыпается. Ее колени дрожат, она тяжело дышит.
Да, этот тип в данный момент находится именно там. Ей следовало бы тоже поехать туда и поступить именно так, как она поступила во сне.
Но если она убьет Жоашима, полицейским не составит труда выстроить цепочку доказательств.
Есть ли связующее звено между Лидией и Жоашимом? Кто был знаком с ними обоими?
Их психиатр.
Психиатр, чья дочь была любовницей Лорана, а затем выбросилась из окна третьего этажа…
Нина снова опускает голову на подушку и закрывает глаза.
«Я не могу бросить Манон. Она слишком сильно во мне нуждается… Я придумаю что-нибудь другое… Я заставлю его совершить самоубийство».
8 часов
Бенуа щурится: через окошко прямо ему в глаза светят солнечные лучи.
Он выбирается из своего жалкого убежища — частично стягивает с себя одеяло.
За решеткой — никого.
Дневной свет обратил их всех в бегство. Их — это тех жутких монстров, которые сновали вокруг во время его ночного полузабытья.
Теперь никто не будет беспокоить его до самого вечера.
У Бенуа такой сильный жар, что ему кажется, будто голова погружена в огнедышащую лаву.
Взгляд его слезящихся глаз медленно скользит по решетке, то поднимаясь, то опускаясь вдоль ее металлических прутьев. Он видит странный ореол света, внутри которого появляются знакомые лица. Все они ободряюще улыбаются: Гаэль, Жереми, мать и отец… Остатки воспоминаний о давнишней жизни, которые скоро исчезнут навсегда.
Бенуа протягивает руку к этим лицам, но она тут же бессильно падает на пол.
Они здесь, они все здесь. Они еще не забыли о нем, они еще не похоронили его.
Они его ждут, они надеются, что он вернется, и Бенуа чувствует эту их надежду где-то в глубине своего сердца.
По его посиневшим щекам стекают обжигающие кожу слезы. Он чувствует их соленый вкус на губах.
И вдруг у него появляется ощущение спокойствия и грусти.
Бенуа улыбается — улыбается назло навалившимся на него напастям — и бормочет:
— Когда я умру, я смогу вернуться к себе домой…
Да, он вернется к себе домой. Покинет это подземелье, по которому бегают крысы.
Крысы, одна из которых прошлой ночью изгрызла лицо Лидии.
14 часов 30 минут
Они едут втроем в обычном — без полицейской символики — автомобиле и молчат. Все трое чувствуют себя подавленными.
Родители Лидии наконец-таки соизволили позвонить Фабру — где-то около полудня. Они, как оказалось, находились в отпуске. Ездили в Марокко в составе группы таких же, как и они, пенсионеров.
Они заверили, что Лидия живет уединенно в их бывшем доме, изолированном от всего остального мира. Несмотря на то что они больше не общаются со своей чудаковатой доченькой, им совершенно точно известно, что она живет именно там…
