Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Метафора атома, предложенная фон Франц, никогда меня не прельщала. Ее слова и в еще большей степени ее иллюстрация вызывают перед глазами образ не атомного ядра, а вишни. Вокруг косточки, как сочная мякоть вишни, располагается осознанная личность (Эго), заключенная в кожицу, но взаимодействующая с остальным миром. Косточка, являющаяся ядром вишни, имеет кардинально другую природу, отличную от природы съедобной части ягоды. Нормальное развитие вишни – это процесс, в котором косточка, мякоть и кожица естественным образом взаимодействуют, чтобы придать вишне вкус. Таков, по-моему, процесс индивидуации.
Я ценю то, как Юнг авторитетно описывает процесс индивидуации. Его тексты – хорошая литература, они заставляют читателя захотеть собрать воедино все свои части как яркую, красную, вкусную, созревшую вишню, в которой косточка прекрасно сочетается с мякотью, а кожица удерживает все это вместе. Когда я счастлива, я представляю собой как раз такую вишенку. Сочное описание Юнга вызывает желание поверить в миф о самости и индивидуации6. Однако это не более чем мифология. Юнг написал об этом Мигелю Серрано: «Я так и не нашел стабильного или определенного центра в бессознательном, и я не верю, что он существует. То, что я называю самостью, является идеальным центром… мечтой о целостности».
Когда я ударилась головой о цементное дно бассейна в Санта-Фе, ядро, самость полностью утратила свою объединяющую способность. На месте, где прежде была сердцевина, возник ураган, поглотивший все осознанное и оставивший мою душу бездомной. Моя самость отправилась в путешествие, вишня распалась на молекулы, и они кружились в воздухе вокруг моей больничной кровати. Разбитая, потерявшая свою вишню, я была в замешательстве, чувствовала себя обделенной, и все же это был интересный опыт. Я обнаружила, что вместе с потерей центра, утратой сердцевины пропала и депрессия, которую я переживала до этого происшествия. У меня не было чувства самости – не было и депрессии.
За одну ночь депрессия сменилась безличной очарованностью странным психическим пейзажем, в котором отсутствовали какие-либо ориентиры. Чтобы пережить такую изменчивость существования, мне оставалось только плыть в Стиксе. Я перестала ожидать проявления жизни из центра. Я существовала разобщенно, без удерживающего единство центра. Мое Я было кучей ряски, дрейфующей в бескрайних, растекающихся водах души. Это было пугающе, но не вызывало чувства подавленности. В состоянии депрессии, предшествовавшем моему падению в бассейн, я казалась себе пустотой, ничем, хотя на самом деле я была сгустком негативности. Только встретившись со своей смертью, я действительно стала «ничем», пугающим и в то же время освобождающим Небытием. «Ничто» плюс «ничто» равняется «ничто», в этом уравнении нет места депрессии.
До встречи с Госпожой Смертью я считала свое Эго хозяином моей психической территории. «Другой» был гостем, которого я могла время от времени позвать. Привет – и пока. Пожалуйста, не трать мое время. У меня полно дел. Мои земли так велики. Мое представление об Эго изменилось на противоположное. Теперь я гость, благодарный, скромный посетитель, а мир – хозяин. В качестве гостя я не смею критиковать расписание событий, составлять его – не мое дело. Нет больше ни принцессы, ни горошины. Осознание того, насколько преходяще мое положение, сделало меня вежливой и благодарной по отношению к миру. Я больше не претендую на то, что это мое место. Хозяин призвал меня, чтобы я жила в обществе и старалась понимать и помогать. Каждую ночь сновидения напоминают мне, что гость может испытывать соблазн начать повелевать домашней прислугой (другими Эго), но у гостя нет власти над ними. В результате этого понижения в должности мне стало гораздо комфортнее с иконоборческими принципами архетипической психологии. Психологическая жизнь всегда проживается в переходном пространстве, всегда на порогах, на краю, на перекрестках, всегда посреди и между. Да. Теперь я довольна таким положением вещей. Потеря моей «вишни» стала концом моей девственной души. Множество идентичностей оставили во мне свой след: бабочка, бык, Девочка со спичками, ребенок Великой Матери, неудачливый студент, органический мусор, порождение света, спасенное трансцендентной любовью дочери. Каждая из этих идентичностей, или субличностей, осталась в качестве образа бытия, формы сознания, которая время от времени меня навещает.
Когда мой мозг выздоровел, я почувствовала возвращение способности собирать слова в предложения, абзацы, главы – чудесный дар. Письменность – один из величайших даров культуры ее носителям; только почувствовав, что я лишилась этой способности, я поняла ее неизмеримую ценность. Слова вернулись, но их значение не вполне то же, что было раньше. Они, кажется, тоже приходят из метафизического пространства. Все чаще я ощущаю себя не участником жизненных драм, а наблюдателем хаотичного, завораживающего движения жизни. Я иду по жизни, испытывая радость, не вынося суждений, в том неторопливом, практически дорефлексивном режиме, когда сознание функционирует, как сознание кошки. Переходная область – это огромная страна, которой я научилась наслаждаться. Быть на пороге, на краю, не пытаться попасть в центр.
Я узнала, что возможная радость пугает Эго так же сильно, как и возможная любовь. В этой книге я попыталась показать, как медицинский подход, удовлетворяющий Эго и прекрасно работающий с проблемами медицинского характера, может лишить нас радости внутреннего путешествия. Эта модель не может придать смысл страданиям и восторгу внутренней жизни, потому что повествованию о человеческой душе присущи трагический, комический, эпический и лирический жанры. Художники, а не доктора, дают нам слова и образы, чтобы мы могли осознать, где и как мы страдаем, где и как испытываем радость. Каждому поколению, городу, колледжу, семье, паре, каждому человеку необходимо найти верные слова, правильную музыку, образы и мысли, чтобы выразить боль и счастье своей жизни.
Целью искусства никогда не было отражение реальности. Искусство – это не застывшая картина. Это не трансляция последних новостей. Задача искусства состоит в том, чтобы представить реальность таким образом, чтобы сознание соизволило ее переосмыслить. Искусство побуждает нас войти в иную форму реальности, в реальность воображаемую, которая откроет нам множество возможностей, ждущих, что их используют. Глубинная психология – это выход из привычной психологии, рассматривающей только то, что есть, чувства – такими, какие они есть, вместо того, чтобы взглянуть на то, чем они могли бы быть. Последующие формы глубинной психологии будут все дальше отходить от медицинской модели. Мне нравится представлять применение этих методов как торжество жизни души, даже если исследование содержаний психики причиняет боль. Важнейшая задача глубинной психологии состоит в том, чтобы найти образы, открывающие правду о чувствах. Выполняя эту работу, мы оживляем воображение.
Определение депрессии, данное Фрейдом, очень просто, и в этом состоит его огромное преимущество: депрессия – это потеря способности любить. Если развить это определение, то можно прийти к выводу, что цель психотерапии – развивать способность к любви. В самом деле, психоанализ – это долгий разговор о любви. Он начинается с любви к самим себе, без которой невозможна любовь к другим. Она включает любовь к вещам, ко всему тому, что отвергалось, потому что мы перестали это любить, и разрастается в любовь ко всему миру, часто в форме удовольствия от осмысленной работы. Медицинский подход действительно уместен в случаях, когда необходимо облегчить депрессию, так же как бывает нужно снизить температуру, облегчить тошноту, физическую боль. Глубинная психология будущего нацелена на другое – на то, чтобы поднять температуру воображения, усилить любовь, связывающую нас с миром.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
