— Нет, а у вас?
— У меня есть спутниковый телефон, — похвастался Старлиц, вынимая из-под сиденья аппарат. Прочный корпус и огромная батарея делали его похожим на дубинку.
— Лучше купим настоящее оружие! — жизнерадостно предложила Зета. — У нас полно денег!
Фабричный поселок не полностью обезлюдел: кое-где виднелись подрезанные апельсиновые деревья, подлатанные каменные стены, скромные фермерские грузовички. В разгар прозрачного средиземноморского дня, на свежем ветерке, гоняющем по небу облачка, было бы абсурдом по-воровски красться вдоль стен. К тому же одиннадцатилетняя девчонка, пытающаяся передвигаться крадучись, — одно из самых вызывающих и мелодраматических зрелищ.
Ситуация с каждой минутой делалась все сложнее. В зарослях у самой заброшенной фабрики обнаружился рухнувший с небес вертолет. Машина была не из маленьких — размером с лондонский двухэтажный автобус, с огромными обутыми в резину шасси и чудовищным пятилопастным винтом. На продолговатом фюзеляже типичной советской камуфляжной раскраски — «песок со шпинатом» — не оказалось ни национального флага, ни регистрационного номера.
— Эй, папа, папа, папа, не заглядывай внутрь! — взмолилась Зета дрожащим голоском. — Вдруг внутри мертвецы?
— Может, тебе лучше вернуться в машину, детка? На это Зета даже не соизволила ответить. Они молча заползли в заросли.
— Папа, папа, — зашептала девочка, — что, если это и вправду страшно? Вдруг у кого-нибудь оторвало руку? — Зета охнула, но шелест ветвей на ветру был громче ее охов. — Папа, что, если там лежит оторванная рука? Что, если это рука мертвеца, а на ней крутые часы, но ты до нее не дотронешься, потому что — ик! — Она икнула.
Виктор сердито рванул ветку дерева.
— Зачем мы взяли ее с собой?
— Эй, папа, — не унималась Зета, — я бы не могла прикоснуться к руке мертвеца, если она оторвана. Никогда, ни за что! Ик! Разве только если в руке зажат синий слоненок Бини-Арахис: коллекционеры дают за него пять тысяч долларов!
— Зета, дай мне сообразить, что к чему. — Старлиц ободряюще похлопал ее по тощей спине. — Виктор, откуда здесь взялся этот чертов вертолет? Как мог вертолет бывшего Советского Союза залететь так далеко на юг? Турция нашпигована натовскими радарами.
— Из Сирии! — догадался Виктор, показывая пальцем на восток. — Сирия здесь, под боком.
Старлиц задумался. Его представление о планете уже повернулось на девяносто градусов.
— Ты хочешь сказать, что Хафез Асад[87]или какая-то неведомая организация совершает из воздушного пространства Дамаска налеты на турецкого сателлита?
— Очнитесь! Холодная война закончилась, когда мне было девять лет. Теперь все друг друга ненавидят.
— Да, нет, может быть… — пробормотал Старлиц.
Вертолет лежал среди поломанных деревьев, сильно накренившись, лопасти сорвались с винта, как крылышки стрекозы, ударившейся о ветровое стекло разогнавшегося спортивного автомобиля. Следов попадания зенитной ракеты заметно не было, хотя для этой огромной и мощной уродины наибольшую угрозу представляли именно ракеты с тепловой системой самонаведения. Не было и цепочки пробоин от снарядов зенитной пушки. Оставалось предположить, что дрянные тридцатилетние двигатели, сделанные русскими еще во времена холодной войны по украденным образцам, наконец отказали.
Впрочем, эта версия тут же отпала. Забравшись на облезлый бронированный фюзеляж, Старлиц обнаружил, что пилоту вертолета выстрелили в голову. Стреляли из оружия небольшого калибра, несерьезными пулями, которые тем не менее пробили и пуленепробиваемый плексиглас, и бронированный радиошлем. После этого вертолет врезался в склон, погубив и второго пилота.
— Не может быть! — пробормотал Старлиц, съехав вниз и задумчиво сплюнув в траву.
Но нелепости этим не исчерпывались. В упавшем вертолете было только два трупа, хотя трудяга Ми-8 мог взять на борт двадцать четыре солдата. Пилот успешно их высадил и был застрелен, когда возвращался в отчаянной попытке снова сесть и забрать их.
Стены безмолвного здания пугали уже издали. — Стой здесь и гляди в оба, — велел Старлиц Зете. — Увидишь кого-нибудь из местных — свисти изо всех сил и сматывайся.
Кто-то уже разрядил целый магазин Калашникова в замок и цепь на фабричной двери. Ничто не помешало Старлицу и Виктору проникнуть внутрь.
Брошенная фабрика была превращена в театр, где репетировали смерть. Озбей устроил в ней нечто вроде военного тренировочного зала, мастерской для отладки старых шпионских рефлексов. В огромных исцарапанных пулями зеркалах отражались силовые стенды и штанги, «груши» для боксирования, зеленые армейские маты и запертые стальные ящики. Здесь же находился пистолетный тир. Там и сям были разбросаны тюки с кипрской шерстью, выглядевшие откровенной декорацией, и весь огромный ангар цеха больше всего походил на заржавевший полигон ужасов в брошенном «Диснейленде». Над головой раскачивались зловещие крановые крюки, вдоль стен тянулись неповрежденные конвейерные ленты, торчали обмотанные канатами стропила, громоздились пустые намоточные барабаны, светящиеся дырками от автоматных очередей.
Но самым занятным элементом декорации был пролом в дальней стене, идеально воспроизводивший очертания спортивного автомобиля. Судя по высоте пролома, автомобиль умел летать.
То, что здесь произошло, не подходило под понятие «перестрелка», потому что для бойни, в которой один человек отправляет на тот свет полтора десятка вооруженных вояк, требуется другое название. Здесь состоялся не бой, а нечто вроде героического, семиотического балета. Профессиональные убийцы действовали на совесть. Они представляли собой традиционный Spetsnaz, диверсионную группу мгновенного развертывания, обученную устранять вражеских лидеров. Все были в тропическом камуфляже, шлемах, бронежилетах. При них было нешуточное оружие — АКС-74 и жуткие бесшумные пистолеты, пояса были увешаны ручными гранатами, в шлемы были встроены радиопередатчики. У одного из убитых, юноши с бесконечно изумленным и удрученным выражением мертвого лица, был даже противотанковый гранатомет SA-7.
Старлиц и Виктор переходили от трупа к трупу, молча переглядываясь. Спецназовцев не просто убивали — их уничтожали разнообразными, невиданными способами. Один рухнул спиной на стену, обрушив ее, другой лежал, засыпанный канистрами. Некоторые, беспомощно паля в воздух, были перед смертью ослеплены вылитой им в лицо краской. Один бедняга сгорел заживо, не успев упасть.
Обычно жертвы смертельной перестрелки валяются как бесформенные куклы у Матью Брэйди[88], эти же почему-то выписывали перед лицом гибели балетные па и оставались лежать на спине с картинно задранными ногами, закручивались в падении штопором, врезались в стену с вычурно повернутой головой.
