— Хамелеон, вот он кто.
— Это почему же хамелеон? — поинтересовался Цветков.
— Видит, что наша взяла, и перекрашивается.
— А может, искренне осознал ошибку?
— Да вы что, Федор Кузьмич, серьезно?
— Очень даже. Попробуй доказать, что он только снаружи перекрашивается! Он же на всех собраниях, во всех кабинетах начнет кричать, что он наш друг-товарищ, что он ошибался, а теперь осознал. Да мало ли еще что! Попробуй, говорю, доказать.
— И попробую!
Цветков досадливо махнул рукой.
— Дел много, понимаешь? Всем некогда. А он ловкач. И кое-кому приятен. Вот так и держится.
— Федор Кузьмич, — строго сказал Виталий. — Я по совести сюда пришел, я увидел, какие тут должны быть чистые руки и душа тоже. И я вам говорю: до Свиридова доберусь! Увидите!
— Одну речь выслушал, теперь другую, — Цветков улыбнулся. — А работать кто будет? — Он взглянул на часы. — Давай, милый, быстренько в музей, потолкуй с Гориной, — и, хитро посмотрев в просветлевшее лицо Виталия, добавил: — Официальное дело у тебя к ней, ясно? А насчет совести еще поговорим. Она у меня, милый, тоже есть, не думай. И добираться будем до этого типа вместе.
Первый человек, которого Виталий встретил, зайдя в музей, была Антонина Степановна. Она показалась ему исхудавшей, усталой, на одутловатом лице под глазами резко проступили синеватые мешочки, уголки рта скорбно опустились. «За дочку, наверное, переживает», — подумал Виталий. Ему стало жаль Антонину Степановну. Но что мог он ей сказать, чем утешить? Ее Люду, эту вконец испорченную девчонку, которую на всем свете любит только одна она, Антонина Степановна, будут судить как воровку. И она вполне заслужила это. Только мать может не замечать… Нет, был ведь еще и Васька. Он тоже ее любил и тоже не замечал…
Когда Виталий вошел в тесную прихожую квартиры-музея, Антонина Степановна выходила из гардероба с кружкой дымящегося чаю. Она неловко кивнула Виталию и отвела глаза.
Светлана сидела за маленьким столиком у окна. Увидев входящего Виталия, она обрадованно всплеснула руками.
— Это вы?!
— Я. Вас это удивляет?
— Ужасно удивляет! Знаете, почему? — она, улыбаясь, загадочно посмотрела на Виталия и вдруг спохватилась: — Да вы садитесь!
Виталий сел и, в свою очередь, спросил:
— Почему же вы удивляетесь?
— А потому! Я только что ломала себе голову, как вас разыскать. Честное слово!
— Вы… меня разыскать?
Видно, у него был очень смущенный и обрадованный вид, потому что Светлана вдруг тоже смутилась.
— Мне ведь по делу надо было… Вы знаете! — оживилась вдруг она. — Я вчера держала в руках этот портсигар. Подумайте только! А сейчас он, конечно, не позвонил. Я просто как чувствовала!
— Вы держали портсигар? — изумленно переспросил Виталий. — Но расскажите же все по порядку!
И Светлана, захлебываясь, принялась рассказывать, как появился Павел Иванович в музее — она его назвала Иван Иванович и сказала, что так он и записался в тот день в книге посетителей, — как потом они поехали на дачу, как вынес он портсигар, как…
Виталий слушал, изредка уточняя детали. А когда Светлана сказала, что у Павла Ивановича не хватило денег на покупку портсигара, он с досадой воскликнул:
— Да купил он его, купил! У него денег куры не клюют! Целый портфель привез!
— Что вы говорите?!
— Что слышите. Где же вы простились с ним?
— У гостиницы «Москва». Мне в магазин надо было.
— Ну, теперь только вы его и видели, — махнул рукой Виталий.
— А я его в тот же вечер еще раз видела.
— Как так видели?
То, что рассказала Светлана, внезапно натолкнуло его на догадку. Надо было немедленно мчаться к Цветкову, поделиться с ним этой догадкой. И такое нетерпение отразилось вдруг на его лице, что Светлана невольно засмеялась.
— Вам надо уезжать, да? — спросила она.
— Надо.
— Послушайте, — она положила руку на его локоть. — Все-таки у вас ужасная работа, правда?
— Ну, нет!
— Ужасная, ужасная. И не спорьте. Но мне очень нравится, что вы ее так любите.
— Ну, так я вам должен сказать, что у вас тоже ужасная работа, — улыбнулся Виталий.
— У меня? Почему?
— Такие долгие командировки.
Светлана покраснела.
— Зато я возвращаюсь из них здоровой.
Виталию вдруг показалось, что этот разговор вдруг наполняется какой-то неуловимой радостью, и, всеми нервами чувствуя, как бегут драгоценные минуты, он сказал:
— Мне надо торопиться. Но я вам сегодня еще позвоню, можно?
Светлана улыбнулась.
— Вы просто как маленький, прощенье просите. Знаете что? Вечером позвоните мне домой.
— Домой?.. Ну конечно! Я вам обязательно позвоню.
Он торопливо записал номер телефона.
Виталий даже не подозревал, в каком неожиданном месте окажется он сегодня вечером.
День, начавшийся допросом Сердюка, разворачивался в обычном, лихорадочном темпе, до краев наполненный делами, срочными, важными, совершенно неотложными.
— Возможно, ты и прав, — задумчиво кивнул головой Цветков, когда примчавшийся из музея Лосев поделился с ним своей догадкой. — Бери машину и двигай. — И когда Виталий был уже в дверях, спросил: — Про отца не забыл?
— Ну что вы! — Виталий остановился и взглянул на часы. — Сейчас за ним, потом сразу еду в гостиницу.
— Не забудь мне позвонить.
Виталий улыбнулся.
— Это уже привычка.
За отцом Виталий должен был заехать, чтобы везти в больницу к Откаленко. Шофер Коля домчал его до института, где работал отец, в несколько минут.
— Успеем, а? — с тревогой спросил он, тормозя у высокого подъезда с двумя колоннами по бокам.
— Ты что, чудак? — улыбнулся Виталий. — Я же только для страховки его везу.
Вбежав в кабинет отца, он весело доложил:
— Профессор, машина вас ждет.
Лосев-отец сидел на кончике стула, в халате и шапочке, и что-то торопливо записывал. Увидев сына, он нахмурился.
— Ты, Витик, ставишь меня каждый раз в крайне неловкое положение, — сказал он, поднимаясь и снимая халат. — Сначала потащил меня в больницу к этому пареньку. Ну, хорошо. Там действительно были сомнения.
— Вот видишь!
— Да. Это я понимаю. Хотя там имеется и свой консультант. И, как видишь, все обошлось благополучно. Сегодня, кстати, утренняя температура у этого Васи уже нормальная. Появился аппетит.
