Ознакомительная версия. Доступно 60 страниц из 297
Марий-младший был ее самым крупным уловом. Со временем он ей даже стал нравиться. Ее забавляло его юношеское позерство. Ее притягивала магия имени Гая Мария. И еще ей льстил тот факт, что молодой старший консул предпочитал ее своей матери Юлии и жене Муции. Так что она предоставила свой большой и со вкусом обставленный дом всем друзьям Мария-младшего, а свою кровать — небольшой, избранной группе политиков, которая являлась узким кругом друзей Мария-младшего. Когда Карбон (презираемый ею) уехал в Аримин, Преция сделалась главным советником своего любовника во всем и считала, что это она, а вовсе не Марий-младший правит Римом.
Поэтому когда пришло известие, что Сулла собирается покинуть Теан Сидицин, и Марий-младший объявил, что уже давно пора ему присоединиться к своей армии, у Преции появилась идея сопровождать молодого старшего консула на войну. Но этого не получилось. Марий-младший нашел типичное решение проблемы (а Преция тем временем уже становилась для него проблемой): он покинет Рим, когда стемнеет, ничего ей не сказав. Что ж! Преция пожала плечами и постаралась найти себе другую забаву.
Все это означало, что ни его мать, ни его жена не смогли с ним проститься, пожелать удачи, которая ему безусловно могла понадобиться. И Марий-младший ушел. Чтобы никогда больше не вернуться. Новость о Сакрипорте добралась до Рима после того, как Брут Дамасипп (слишком преданный Карбону, чтобы уважать Прецию) начал бойню. Среди тех, кто умер, был Квинт Муций Сцевола, великий понтифик, отец жены Мария-младшего и хороший друг матери Мария-младшего.
— Это сделал мой сын, — сказала Юлия Аврелии, когда та пришла предложить свою помощь.
— Ерунда! — успокаивающе возразила Аврелия. — Это был Брут Дамасипп, и больше никто.
— Я видела письмо, которое мой сын написал собственной рукой и прислал из Сакрипорте, — сказала Юлия, втянув в себя воздух, словно ей трудно было дышать. — Он не мог смириться с поражением, не попытавшись отомстить. И как могу я ожидать, что моя невестка захочет со мной разговаривать?
Цезарь тихо сидел в дальнем углу комнаты и пристально наблюдал за лицами женщин. Как мог Марий-младший причинить такую боль тете Юлии? Особенно после того, что натворил в конце своей жизни его сумасшедший старик отец! Юлия завязла в своем огромном горе, как муха в куске янтаря. Она стала еще красивее, потому что застыла. Боль таилась внутри, никто ее не видел. Даже глаза не выдавали ее.
Вошла Муция. Юлия отпрянула, отвела взгляд.
Аврелия сидела прямо, черты лица заострились, лицо каменное.
— Муция Терция, ты винишь Юлию за убийство твоего отца? — строго спросила она.
— Конечно нет, — ответила жена Мария-младшего, пододвинула стул к Юлии, села и взяла ее руки в свои. — Пожалуйста, Юлия, посмотри на меня.
— Не могу.
— Посмотри! Я не намерена возвращаться в дом моего отца и жить там с мачехой. Я также не хочу переезжать в дом моей матери с ее отвратительными мальчишками. Я хочу остаться здесь, с моей дорогой и доброй свекровью.
Значит, с этой стороны все обстояло хорошо. Казалось, жизнь продолжалась — для Юлии и Муции Терции, хотя они ничего не слышали о том, что Марий-младший заперт в Пренесте. Сообщения с разных полей сражений были в пользу Суллы. «Если бы Марий-младший был сыном Аврелии, — размышлял сын Аврелии, — его мало утешили бы мысли о матери, пока тянутся бесконечные дни в Пренесте». Аврелия — не такая мягкосердечная, не такая любящая, не такая всепрощающая, как Юлия. Если бы она была такой, он мог бы стать похожим на Мария-младшего! Цезарь унаследовал от своей матери отчужденность. И ее жесткость.
Плохие новости громоздились одна на другую. Карбон сбежал ночью. Сулла заставил отступить самнитов. Помпей и Красс разбили армию, которую Карбон бросил в Клузии. Поросенок и Варрон Лукулл контролировали Италийскую Галлию. Сулла вошел в Рим только на несколько часов, чтобы назначить временное правительство, — и оставил вместо себя Торквата с фракийской кавалерией, чтобы быть уверенным, что временное правительство будет функционировать успешно.
Сулла не пришел навестить Аврелию, что очень удивило ее сына. Удивило до такой степени, что он попробовал кое-что разузнать. О той неожиданной встрече недалеко от Теана Сидицина Аврелия почти ничего не рассказывала. И теперь она сидела невозмутимая. Цезарь решил нарушить это спокойствие.
— Он должен был прийти к тебе! — сказал Цезарь.
— Он больше никогда ко мне не придет, — ответила Аврелия.
— Почему?
— Те посещения остались в прошлом.
— В том прошлом, когда он был достаточно красив, чтобы нравиться? — фыркнул ее сын, внезапно проявив так сурово подавляемый характер.
Аврелия застыла и уничтожающе посмотрела на Цезаря.
— Ты глуп и оскорбляешь меня. Уйди! — приказала она.
Он ушел. И никогда больше не затрагивал эту тему. Что бы Сулла ни значил для Аврелии, это ее дело.
Они слышали об осадной башне, которую соорудил Марий-младший, и о ее бесславном конце; о других его попытках прорваться сквозь стену Офеллы. А потом, в последний день октября, пришло ужасное известие о том, что девяносто тысяч самнитов стоят в лагере Помпея Страбона у Квиринальских ворот.
Следующие два дня были худшими в жизни Цезаря. Задыхаясь в своем жреческом наряде, с запретом дотрагиваться до меча и смотреть на умирающих, он закрылся в кабинете и приступил к работе над новой эпической поэмой — на латыни, не на греческом, — выбрав дактилический гекзаметр, чтобы сочинять было труднее. Шум сражения звенел в его ушах, но он постарался отвлечься от него и все продолжал плести этот сводящий с ума спондей и громоздить пустые фразы. Ему до боли хотелось быть там. Он признавался себе, что ему все равно, на чьей стороне драться, лишь бы драться…
И когда ночью звуки замерли, он быстро вышел из кабинета, нашел мать, склонившуюся над счетами, и встал в дверях, трясясь от гнева.
— Как я могу написать что-то, если ничего не знаю? — выкрикнул он. — О чем творили создатели великой литературы, если не о войне и о воинах? Разве Гомер зря растратил жизнь на трескучие фразы? Разве Фукидид считал искусство пчеловодства подходящей темой для своего пера?
Аврелия знала, как осадить Цезаря, и произнесла холодным тоном:
— Вероятно, нет, — и возобновила свою работу.
В ту ночь миру пришел конец. Сын Юлии был мертв, все они были мертвы, и Рим принадлежал Сулле, который не пришел к Аврелии и не прислал никакого сообщения.
То, что Сенат и Центуриатное собрание проголосовали за то, чтобы он был диктатором, знали все и без конца об этом говорили. Луций Декумий рассказал Цезарю и молодому Гаю Матию, который жил в другой квартире на первом этаже их дома, о таинственном исчезновении всадников.
— Пропадают все, кто разбогател при Марии, Цинне или Карбоне. И это не несчастные случаи. Тебе повезло, что твой папа уже давно мертв, Прыщик, — сказал Луций Декумий Гаю Матию, который получил это неблагозвучное прозвище, как только научился ходить. — И твой папа тоже, наверное, молодой Павлин, — сказал он Цезарю.
Ознакомительная версия. Доступно 60 страниц из 297
