то, что есть у Оливии. Хочу, чтобы ему было достаточно одной меня.
Честность – штука неприятная, и я ее ненавижу. Она всегда имеет последствия, которые портят твою жизнь… Господи, лучше я обойду правду стороной и отыщу ложь, с которой смогу жить. Это и есть то, что я называю компромиссом. Знать, что мой муж любит другую, и жить с этим… это правда, которой не хочется смотреть в лицо, а теперь он заставляет меня все-таки сделать это.
Я перестаю ходить взад-вперед и встаю перед ним, уперев руки в бока.
– Я не подпишу эти бумаги. Я буду бороться с тобой.
Мне хочется дать ему пощечину, когда он прищуривает глаза и качает головой.
– Зачем ты хочешь этого, Леа?
Чего я хочу, так это иметь семью, которую я создала кровью, потом и тяжелым трудом. Я хочу, чтобы все это имело смысл. Я победила честно и справедливо. Эта стерва держала его в руках, а я вернула его. Так почему мой гребаный приз пытается развестись со мной? Я собираю себя, все свои обозленные кусочки воедино, чтобы взять ситуацию под контроль. С Калебом злоба не сработает. С ним надо обращаться иначе – надо обратиться к его рассудку. Ему присуща неколебимая британская честь и американская практичность.
– Я хочу то, что ты поклялся мне дать. Ты сказал, что никогда не сделаешь мне больно. Сказал, что будешь любить меня в радости и в горе.
– Да, я это говорил. Я не знал… – Он закрывает лицо руками. Я не уверена, что хочу, чтобы он продолжал. Его акцент, его чертов акцент.
– Чего ты не знал, Калеб? Что ты все еще помешан на своей первой любви?
Он поднимает голову. Мне удалось завладеть его вниманием.
– Я нашла у тебя то кольцо. После того, как ты попал в аварию. Почему ты купил мне кольцо, если все еще любил ее?
Его лицо мертвенно-бледное. Я продолжаю.
– Это ненастоящее. Эти твои чувства обращены к кому-то, кого больше не существует. Я настоящая. Эстелла настоящая. Останься с нами.
Он ничего не говорит.
Минуту я рыдаю. Почему он думает, что у него есть ответ на вопрос о том, что такое счастье? Мне казалось, что у меня есть ответ, и куда это меня завело?
Как-то раз Калеб сказал мне, что любовь – это желание, а желание – это пустота. Я напоминаю ему об этом. Он явно потрясен, как будто не может поверить, что я была вообще способна понять эти слова. Пожалуй, я уже достаточно долго разыгрывала перед ним дуру.
– Это не так просто, Леа.
– Ты делаешь все, что в твоих силах, с тем, что у тебя есть. Ты не можешь бросить нас. Мы твоя правда.
Я ударяю кулаком о ладонь.
Он ругается, сцепляет руки на затылке и смотрит на небо. Я не переживаю из-за того, что разыгрываю карту чувства вины. Это беспроигрышная карта. Она всегда приносит выгоду. Но когда он снова смотрит на меня, на его лице нет того раскаяния, которое я надеялась увидеть.
– Ни ты, ни я не умеем играть в правду. – Он выдыхает через нос.
Я бы оставила это замечание без внимания, но чувствую, что его слова имеют какой-то скрытый смысл, и мне приходиться копать.
– О чем ты?
Взгляд Калеба останавливается на моем лице. Я вздрагиваю.
– Почему ты делала все эти вещи? Шантажировала Оливию… разгромила ее квартиру?
Я не колеблюсь.
– Потому что я люблю тебя.
Он кивает, будто принимая это. Я чувствую надежду. Возможно, он поймет, что то, что я сделала, я сделала, борясь за свою любовь.
– Мы с тобой не так уж отличаемся друг от друга. – Он тычет носком ботинка в плитку дорожки и улыбается, как будто только что проглотил кусочек грейпфрута. Его глаза ясные и широко раскрыты, когда он смотрит на меня: кленовый сироп, но без сладости.
– Леа… – Он вздыхает и закрывает глаза. Я напрягаюсь, готовясь к тому, что он сейчас скажет, но ничто не может подготовить меня к тому, что слетает с его уст.
– Это кольцо было предназначено ей, Леа.
Я чувствую, как мое тело пронизывает шок, как будто это физическая субстанция, такая же, как кровь. Он захлестывает и разрывает меня. Затем Калеб произносит слова, которые меняют все.
– Я симулировал амнезию.
Я слышу каждое его слово отдельно. Мне приходится взять каждое из них и сложить вместе, чтобы я могла их понять. Но я не понимаю. Почему он это сделал?
– Зачем? Твоя семья… я… почему ты сделал это с нами?
– Из-за Оливии, – отвечает он.
Этого оказывается достаточно, чтобы я смогла сложить все фрагменты воедино. Я решаю, что ненавижу цвет кленового сиропа. Лучше умереть, подавившись сухими оладьями, чем когда-либо снова попробовать кленовый сироп.
– Пошел ты, – говорю я. Затем говорю это опять. И опять. И опять. Я повторяю это, пока не оказываюсь на земле в позе эмбриона, и все, о чем я могу думать – это о том, чтобы навсегда выбросить все бутылки гребаного кленового сиропа из холодильника и из моей жизни.
У меня кружится голова. Я никогда не испытывала такой боли. Сердце колотится и сжимается. Мне то кажется, что оно становится тяжелым, то создается ощущение, будто его вообще там нет – как будто он просунул руку между моими ребрами и сжал его так, что оно разорвалось. Как будто на моей груди сидит слон, который весит тысячу тонн. Я слабо пытаюсь сохранить выдержку, но такое чувство, будто ее вырывают у меня. Внутри словно распрямляется пружина. Я смотрю на него с ненавистью.
Он стоит ко мне спиной, пока я не перестаю плакать, и, когда я встаю, он поворачивается ко мне.
– Я понимаю, что простое извинение с моей стороны было бы оскорблением. Я очень сожалею о том, что сделал. Женился на тебе, хотя всегда принадлежал другой женщине. Я всем лгал. Я больше вообще не узнаю себя.
Я словно опьянела от эмоций. Не знаю, то ли мне перерезать себе вены у него на глазах, то ли перерезать вены ему и положить конец своим мучениям. Мое лицо превратилось в топь из слез, туши для ресниц и соплей, вытекших из моего носа. Мне хочется сделать ему больно.
– Ты думаешь, что можешь оставить нас и быть счастливым? Она ушла, Калеб, – язвительно говорю я. – Она замужем… и спит со своим мужем… – Я вижу, как он вздрагивает, и меня охватывает еще большая ярость.
Я облизываю губы и ощущаю вкус вина. Я выпила его слишком много,
