и мой язык готов выболтать все мои неприглядные секреты и обрушить их на него один за другим, пока они не придавят и не задушат его. Мне хочется лишить его способности дышать, раздавить его трахею. И с тем, что я знаю, я могу это сделать.
С чего же начать? Может, сказать ему, что я познакомилась с Ноем и что он похож на гребаного сексуального Ганди – что я понимаю, почему Оливия смогла оставить прошлое в прошлом и начать жить дальше.
Я мотаю головой; слезы жгут мои глаза, словно лимонный сок. Мне необходимо узнать все. Необходимо узнать, что он делал в те недели, когда она, как я думала, обманывала его.
– Ты спал с ней во время твоей гребаной притворной амнезии?
Следует неловко долгая пауза, которую я могу рассматривать как ответ.
– Да. – Он вдруг охрип.
– Ты когда-нибудь был в меня влюблен?
Он опускает голову, размышляя.
– Я люблю тебя, – говорит он, – но не так, как нужно.
У меня падает сердце, когда я осознаю, что это значит. Он любит меня – но он никогда не был влюблен в меня.
– Ты любишь меня не так, как любишь Оливию.
Он вздрагивает, как будто я ударила его. На мгновение выдержка изменяет ему, и я вижу на его лице такую муку, что это ошеломляет меня. Но он быстро берет себя в руки.
На его лице написано сожаление – а может, мне просто это кажется, потому что мои глаза застилает пелена слез. Я снова оседаю на землю и подтягиваю колени к груди.
Я слышу, как он опускается рядом со мной. Долгое время никто из нас ничего не говорит. Я проигрываю в голове тот год, когда он притворялся, будто у него амнезия, вспоминаю наши разговоры, визиты к врачу. И не могу отыскать в его симуляции ни единого изъяна. Я прорываюсь сквозь свои воспоминания, пытаясь найти хотя бы один момент, когда я чувствовала, что он говорит неправду. И чувствую себя такой дурой. Он использовал меня. Как я могла так любить мужчину, который был готов так обманывать меня? Я чувствую себя каким-то мусором, чем-то одноразовым и нежеланным. Я знаю, что выгляжу ужасно; от слез пряди волос прилипли к лицу – лицу, которое покрывается пятнами и краснеет, когда я плачу. Я никогда не допускала, чтобы он видел меня в таком виде, даже когда умер мой отец.
У меня столько вопросов, столько вещей, которые мне необходимо узнать, но мой язык словно прилип к нёбу. Калеб пытался вернуть Оливию. И не единожды, а дважды – сначала, когда он притворялся, будто потерял память, а во второй раз, когда он нанял ее в качестве моего адвоката. Если он так сильно хотел ее, то почему же он не оставил меня, когда у него была такая возможность? Ведь ему было несвойственно тянуть время.
Я думаю о его честности и дрожу. Меня жалит правда о том, как я вынудила его сделать мне предложение после того, как заставила Оливию покинуть город. Нет. Это не моя вина. Он не обязан был жениться на мне. Возможно, я свирепо сражалась, чтобы заполучить его, но ведь я считала, что он любит меня, что он хочет провести со мной всю свою жизнь. Он никогда не показывал мне, что это не так. Затем я осознаю еще кое-что: Калеб далеко не такой хороший, как я всегда полагала. Его искренность, его честность, бескорыстие, с которым он заботится о тех, кого любит… все это испаряется, когда я думаю об этом не знакомом мне Калебе-обманщике. Боже мой – он делал все, что было в его силах, стремясь к ней, а я делала все, что было в моих силах, чтобы держать ее подальше.
Неужели в глубине души я всегда знала, что я для него всего лишь запасной аэродром? Множество людей не могут забыть свою первую любовь, но как я могла не понять степень его одержимости Оливией? Что я за женщина, если осознанно вышла замуж за мужчину, который меня не любил? Он вор. Он украл мою жизнь; он украл ее жизнь. Черт возьми, почему я вообще думаю о ее жизни?
Моя первая ясная мысль – это мысль о том, что я хочу заставить его заплатить за то, что он сделал. Затем я начинаю мыслить иррационально и представляю себе, как связываю Оливию по рукам и ногам и бросаю ее в болото в национальном парке Эверглейдс, чтобы ее съели аллигаторы. Разумеется, сама бы я никогда этого не сделала – я наняла бы кого-то, чтобы он сделал это для меня. Какую бы еще эмоциональную бомбу сбросить на него? Я столько лгала, что мне есть из чего выбирать. Я выбираю самую ужасную из всей лжи и трусь подбородком о плечо. Это сделает ему больнее, чем все, что я могу сделать или сказать по поводу Оливии. На старт… внимание…
– Эстелла не твоя дочь.
Эпилог
Ненависть – это такое удивительное чувство. Оно горячее и гнетущее, как огонь. Сначала она сжигает твой рассудок, пока от него не остается только горстка пепла. Затем добирается до твоей человечности, пламенными языками перебирая последние остатки невинности, пока они не растворяются друг в друге и не превращаются во что-то уродливое. Затем на обломках того, чем ты был, ненависть сеет семя злобы. Семя вырастает в лозу, которая душит все, до чего добирается.
Вот до чего я дошла – лоза так плотно обвилась вокруг моей шеи, что я едва могу дышать. Одна моя рука касается этой лозы, а другая прижата к груди, чтобы не дать всему тому, что находится внутри, вывалиться наружу.
Он сказал мне, что любит меня. Он должен был оберегать меня от боли, а не причинять мне ее с такой жестокостью. Он предал меня. Я умираю. Я умерла. Почему я все еще дышу? Господи, я не знаю, как мне прекратить эту боль.
У меня все еще остался стержень. Я искалечена, но у меня все еще осталась опора. Его объятия были теплыми. Сейчас единственное тепло, которое я чувствую, исходит от крови, все еще бегущей по моим венам. Благодаря этому я знаю, что жива.
Я симулировала оргазмы. Изображала улыбки. Притворялась счастливой. Калеб симулировал амнезию, а затем сфальсифицировал наши с ним отношения. Я наказала его за это. Он думал, что Оливия может причинить ему боль. Я причиню ему еще худшую боль. Я буду
