быть «хорошей и правильной Россией», в глазах Запада. Потом газеты с восторгом и пеной у рта ждали возвращения Солженицына, а человеком года у них становится, так называемый, правозащитник Сергей Ковалёв, что лично убеждал сдаваться в плен боевикам наших парней в Чечне, после чего многие, из этих парней, не пережили этого плена. Вот такие были герои…
Олег, без преувеличения, тогда в редакции «окопались» натуральные власовцы. Письмо советского ветерана и «ребёнка войны» — Леонида Лямина они включили в свою статью накануне годовщины Победы не просто так, хотели выпустить материал с «душком», но вот я не дал, снёс статью, забрал исходник. Для меня, Олег, несостоявшийся «герой статьи», выглядит кем угодно, но только не варваром. Жестоким, может быть, но жестокость эта на мой взгляд полностью оправданна…
Ты почитай, Олег, оно того стоит…
«Моё детство прошло в пригороде города Курска. Моё детство – это война, это не громкие слова, так и есть. Война меня сформировала, война перекроила мою жизнь, сломала её и одновременно, закалила характер. В годы оккупации была война за выживание, после неё война и борьба с последствиями самой войны. Даже спустя много лет, я сужу жизнь, людей и их поступки по законам военного времени.
Не знаю, говорят дети проще переносят лишения военного времени, для них это казаки-разбойники, они не осознают всего ужаса происходящего. Я скажу, что так говорят только дураки и те, кто о войне читали только в книжках, но своими глазами её не видели, не чувствовали.
Я же прочувствовал её очень быстро. Уже в начале августа пришла похоронка на отца, а в сентябре на брата. Что мне было толку от того, что мы победим немца. Даже победим быстро и малой кровью, как нам обещали до войны. Что мне толку, ведь мой папка и брат уже не вернутся никогда.
Войну ощутил всем нутром с первой похоронкой, с первой бомбежкой Курска и окрестностей, которая была в том же августе сорок первого. Ты мал и глуп, ты пока ещё ничего не решаешь, но всё понимаешь. Понимаешь, что мать пошла продавать последнюю корову на толкучке, чтобы прокормить тебя и сестру малую.
Я ещё ни одного немца не видел, но уже стал почти сиротой, а в декабре стал полным сиротой, когда мамка от недоедания и туберкулеза не дошла до дома и рухнула, а мы с сестрой ждали её до вечера, а потом вышли на улицу и увидели, что её уже почти метелью занесло, откапывали её тело из-под снега маленькими заиндевевшими ручонками.
В конце лета и осенью видели вереницы наших отступающих войск, да госпиталя эвакуированные, а вот немцев не видел, но ненавидел их люто. Должен был любить, учиться, развиваться, а я в свои неполные 10 лет только ненавидел, вот такое вот детство…
Помню, как летом ещё на окраине города госпиталь стоял, ну как госпиталь, несколько фельдшеров между солдатами метались, а те в поле лежали, орали благим матом. Те, у кого полегче ранения были, перевязку получали, да в город топали, а эти прямо в поле на жаре лежали, толи в городе больницы были забиты, толи перевезти не на чем было, не знаю.
Я, и ещё пару пацанов местных, бегали постоянно к колодцу, солдатам за водой студёной. Один раненный, в годах уже мужик, для меня тогда пацана он вообще дедом казался, так он аж в голос рыдал, говорит: «Знаешь сынок, я не от боли, я от обиды плачу, ни разу не стрельнул по гадам, а мне ступню оторвало, не за понюх табаку инвалидом стал, ни одного немца не убил».
Потом, к осени, стихло всё, в Курске какие-то предприятия стали эвакуировать, народ кто мог и хотел и кому было куда уезжал. А нам куда было податься? Родни у нас нигде не было, да надежда ещё как-то не гасла, а вдруг наступление будет, вдруг не сдадут немцу землю нашу?
Бомбить стали чаще, но грохотало где-то позади, где-то далеко за городом. К октябрю стало холоднее и голоднее. Работы в городе не было, всё позакрывалось, всё что у нас было ценного - мамка сменяла на съестное. Мужиков в округе почти не осталось, работать некому, мы пацаны в меру своих сил помогали, заменяли ушедших навсегда отцов и братьев.
Бывало, когда копали на поле картоху, приходилось с мародёрами и дезертирами сталкиваться, жрать то всем хотелось. Увы, часто не в нашу пользу были такие столкновения, они ведь мужики, здоровые лбы, а мы что, мы мальчишки. Всякое приходилось делать, научился свиней забивать, к крови привык, к её цвету и запаху. Бабы местные звали меня колоть скотину, плакали, причитали да отдавали под нож, голод не тётка…
На фронт хотелось убежать, да кто бы взял такого малого, да сестру младшую на кого оставить? Мне
