class="p1">Это все слишком: ощущение, нарастающее у меня между ног, поднимающееся к животу; успокаивающая близость его, прижимающегося ко мне; тяжесть слов, которые он только что прошептал мне в волосы. Все это наваливается на меня, когда волна наслаждения достигает своего крещендо, прокатывается по моему телу, и я кричу, кончая, ошеломленная.
Я сейчас заплачу. В последнее время мои эмоции непредсказуемы, и уже через секунду после первого судорожного вздоха после кульминации я понимаю, что сейчас разрыдаюсь вслух.
Черт, черт, черт.
Я не хочу плакать.
Не делай этого, черт возьми.
Пожалуйста, не плачь, черт.
— Отпусти это, — приказывает Пакс. — Глупая девочка. Глупая… — Между словами он осыпает мой лоб легкими поцелуями. — Маленькая. Девочка.
Он разрешает мне рассыпаться на части и удерживает меня, пока я это делаю.
Когда слезы начинают иссякать, Пакс проникает между моих ног, прижимаясь к моим бедрам. Давление его твердого члена, скользящего вверх и вниз по моему клитору, прекращает мои рыдания раз и навсегда.
Он чувствуется так хорошо.
— О. О, черт. Пакс…
Мое сердце колотится, пульсируя, сбиваясь с ритма за ребрами, когда он очень осторожно собирает пряди моих волос, прилипших к щекам от слез, и убирает их с моего лица. Пакс — парень, который очень любит ломать вещи — проявляет такую решимость быть нежным? Это убивает меня.
— Сейчас я прижму тебя к себе и трахну, Чейз. И я расскажу тебе обо всем том развратном, грязном, мерзком дерьме, которое сделаю с тобой в следующий раз, когда мы будем трахаться. И в следующий раз. И в следующий. У тебя есть проблемы с этим?
Не находя слов, я качаю головой. Я хочу этого так чертовски сильно. Я…
— О, боже!
Пакс подается вперед бедрами, погружаясь в меня, и у меня перед глазами все вспыхивает. На мгновение я почему-то верю, что мой фокус, отточенный до жгучей белой точки, дал мне способность видеть в темноте. Комната светится серебристо-белым светом, по стенам карабкаются, прыгают, танцуют резкие тени.
Это просто молния.
Прямо над головой гремит гром, от которого дребезжат стекла в окнах.
Погруженный в меня по самые яйца, Пакс сжимает мои руки над головой за запястья и рычит мне в ухо.
— Я собираюсь кончить так глубоко в тебе, Чейз. Я заполню твою маленькую киску своей спермой, и ты ничего не сможешь с этим поделать. Готова?
Мы уже обсуждали это. Пакс никогда не стал бы трахать меня без моего согласия. Никогда. Не после того, что случилось с Джоной. Но иногда… какой-то больной части меня это нравится. Я хочу быть уязвимой. Слабой. В его власти. Испорченная часть моего мозга воспринимает это в некотором роде как переосмысление. Я даю Паксу власть делать это со мной. Он никогда этого не примет. Это возвращает мне контроль над моим телом, который когда-то у меня украл кто-то другой. Неправильная логика? Да. Определенно. Но это приносит мне странный покой.
Пакс крепче сжимает мои запястья.
— Когда я говорю тебе открыть рот, ты открываешь рот. Когда я говорю тебе раздвинуть ноги и показать мне свою киску, ты раздвигаешь их. Когда я скажу тебе, что хочу, чтобы ты стояла на коленях с поднятой вверх попкой, ты дашь мне то, что я хочу. Да?
— Да, — выдыхаю я.
— Хорошая девочка.
Я чуть не умираю. Похвала от Пакса Дэвиса — это как стакан ледяной воды, когда ты блуждаешь по пустыне. Я, блядь, не могу с этим справиться.
Он медленно отводит бедра назад, выходя из меня, и трение между нами, его тело, трущееся о мой клитор, заставляет меня неконтролируемо дрожать.
— Утром, когда ты уже будешь болеть от моего траха, я прижму тебя к раковине в ванной и буду держать тебя… вот так… — говорит он, обнажая зубы. — И ты будешь смотреть. Будешь смотреть, как я вытрахиваю из тебя все, что можно. Мои руки на твоих сиськах. Мои пальцы трут твою киску. Ты будешь смотреть в зеркало и видеть, как я чертовски возбужден, когда ввожу в тебя свой член снова, и снова, и снова… — Он врезается в меня, повторяя слова, не сдерживаясь.
— Блядь, Пакс. О, боже мой. Это ощущение… это ощущение…
— Ты чувствуешь мой член внутри себя? Чувствуешь? Чувствуешь, как я чертовски тверд для тебя?
— Да. Да! О, боже!
Пакс наклоняется, обхватывает мою грудь ладонью и, рыча, втягивает мой сосок в рот. Он не комментирует размер моей груди, но я знаю, что он замечает. Это трудно не заметить. Они гораздо полнее, чем в последний раз, когда мы занимались сексом. И намного, намного чувствительнее. Парень снова стонет, зарываясь лицом в мою грудь, кусая на этот раз немного нежнее, но все равно достаточно сильно, чтобы я зажмурилась и сжала в кулак простыни под собой.
Издав дикий рык, он кусает меня за ключицу, но уже сильнее, его зубы впиваются в кость достаточно сильно, что определенно оставит отметины там. Давление его зубов танцует прямо на границе между удовольствием и болью, и, черт возьми, мне это нравится.
Продолжая трахать меня, Пакс снова берет меня за подбородок, наклоняя мою голову так, что мне приходится смотреть на него.
— Я буду дразнить и трахать каждую твою дырочку, Чейз. Я буду трахать тебя пальцами, пока буду вылизывать твою задницу. Я засуну свой член так далеко в твое горло, что слезы брызнут из глаз. — Он облизывает губы, желание пылает в его взгляде, когда он смачивает свои пальцы и вводит их мне в рот. Указательным и средним пальцами он проводит по внутренней стороне моей щеки, заставляя меня шире открыть рот. — И когда ты больше не сможешь терпеть, когда будешь умолять меня позволить тебе кончить, я буду трахать твою маленькую тугую попку до тех пор, пока ты не полезешь на гребаные стены и не назовешь меня богом.
— Пакс! Черт, Пакс, я…
Он безжалостно ухмыляется, в его глазах пляшет неумолимый блеск, от которого по моим венам прокатывается всплеск адреналина. Черт возьми, он самый сексуальный из всех, кого я когда-либо видела. Я провожу рукой по его бритой голове, наслаждаясь колючестью его стриженых волос, но Пакс разочарованно выдыхает, снова поднимая мои руки над головой..
— Прикосновения ко мне — это привилегия, — рычит он. — Ты сможешь получить это право обратно, как только обслужишь меня, стоя на коленях. А пока тебе лучше держать руки там, где я их, черт возьми, положил. Понятно?
Мое сердце бешено колотится, выходя из-под контроля. В горле так пересохло, что я не могу говорить.
