Настроение норовит вновь испортиться, вера в себя улетучивается, на краткий миг оставляя без защиты. Мама ставит ультиматум, потому что я ее не послушала. Ей кажется, я всё испорчу. Так скорее всего и будет! Мои глаза бегают.
Вспоминаю ролик про неуклюжих котов. Вдыхаю обалденный аромат домашнего бульона, осознаю, что в кухне для меня готовит лучший парень в мире и улыбаюсь. Нет, мы справимся.
– Понятно. Но ничего, привыкнет.
Отец моет руки, и мы заходим в кухню. Я по привычке забираюсь на широкий подоконник, на котором обожаю сидеть и болтать ногами. Рядом как попало свалены пара книг, конспекты Мота, какие–то зарисовки. В раковине немытая посуда. И пол кажется недостаточно чистым для визита родителя, но что уж. Матвей пока не разрешает мне ничего делать, я по больше части лежу. А он сам — что успеет.
Папа присаживает на диван.
– Как у вас дела? – гостеприимно интересуется Матвей. – Последний шанс — могу сварить и на вас. Потом я сяду за стол и уже не буду прыгать у плиты.
– Если можно — кофе.
– Конечно, – Матвей достает турку, ополаскивает ее.
– Дела нормально, потихоньку. За вас беспокоимся больше. Как ты, Матвей, например, поживаешь после отсидки?
– Отлично. Отъедаюсь, отсыпаюсь.
– Он лжет, папа, – перебиваю я. – Учит всеми днями, на работу успевает смотаться и для меня что–то приготовить. Короче, треш.
– Меня тут мысли беспокойные посещали: вдруг тебе понравится в тюрьме? Вольешься, так сказать, в коллектив. Партак набьешь.
Матвей пораженно оборачивается. И выдает нахально:
– Ага, уже! Причем сразу два! Один на пояснице, а второй, млин, и на х*е! Показать?
– Матвей! – укоряю, прыснув в ладонь.
Мот быстро хлопает ладонью по губам, извиняясь. Снимает турку с огня. Добавляет, демонстративно обиженно:
– Спасибо вам, огромное, Виктор Арсеньевич, за безграничную веру в меня!
Отец смеется, хотя заметно, что смутился. Матвей головой качает и улыбается. Уделал. Я спрыгиваю с подоконника, подхожу к Моту, быстро обнимаю его со спины, целую, куда достаю, затем сажусь за стол.
Сверлю в отце дыру.
– Да я не против татушек, сейчас это модно. Современно, – оправдывается тот.
– С чего вы взяли, что я каким–то способом желаю причинить себе боль? У меня с психикой полные лады.
Матвей ставит на стол тарелку с пельменями, три блюдца. Сметану, масло. Чашку с кофе. Кладет вилки. Я было поднимаюсь, но он осекает:
– Сиди.
Сам нарезает хлеб.
– Во имя красоты, – развивает тему отец. – Что–нибудь дерзкое.
– У меня есть красота. Вот сидит, – кивает Матвей на меня. Я как раз запихиваю пельмень в рот, и вновь прыскаю, прикрыв губы ладонью. Тянусь за салфеткой. Ожесточенно жую. – Тощая, правда, после больницы. Я люблю, когда Юли побольше. Но это временно.
– Эта красота точно больше не будет причинять боль! – заявляю я. – И скоро ее станет о–очень много, – показываю рукой объем живота, на который рассчитываю.
– Давай ешь, – подбадривает Матвей.
– Мы на узи были сегодня, – рассказываю я, прожевав. – Блин, Мот, как же вкусно! – Тянусь за следующим, оторваться не могу. Простое домашнее блюдо, но видимо организм истощал настолько, что сейчас кажется — это самое лучшее, что на свете есть. Макаю в сметану, зачерпываю побольше. – Папуля, ешь. Так вот, с малышом всё в порядке. Тьфу–тьфу–тьфу, – стучу по столу.
Матвей тоже стучит и продолжает за меня:
– Только у Юли есть некоторые проблемы, поэтому с завтрашнего дня ее кладут на дневной стационар в женскую консультацию. Будет ездить каждый день неделю, потом видно будет.
– А сессия?
– Я уже звонила в деканат, они не против, сдам попозже. Справка же есть, что действительно болела. Предметы начала учить, ты не думай, что забила на универ.
Папа делает глоток кофе, придраться не к чему. Тогда тянется за вилкой и присоединяется к трапезе. Правда, ест очень медленно, заметно, что сильно стесняется. Боится объесть, что ли?
– Неплохо. Сам лепил? – уточняет он.
– С бабушкой, ага, – улыбается Матвей. – Это наша давняя традиция. Паша тоже лепил раньше, как миленький. Это сейчас ему некогда, важный из себя доктор.
– Пап, Матвей мне предложение сделал, – перевожу тему. – И я согласилась.
Матвей кивает.
– Я бы всё равно его сделал, Виктор Арсеньевич, даже если бы не было ребенка. Просто позже, когда бы Юля решилась. И вы бы со Светланой Юрьевной «доросли». Обещаю, что всё будет хорошо. Что буду работать, деньги тоже найдутся...
– Мы уже всё обсудили и решили, пап, – поддакиваю с энтузиазмом. – Мы справимся. Будем рады, если вы нас поймете и полюбите внука или внучку. Если нет, то нет.
Папа прокашливается.
– Когда свадьба? Холодно сейчас, зима в разгаре.
– Мы хотим второго марта, – говорит Матвей. – В начале весны. Юля как раз восстановится. Организуем небольшой семейный праздник. Вы со Светланой Юрьевной приглашены.
Папа сокрушенно вздыхает. Клянусь, он единственный на свете человек, который не рад, что беременную дочь берут замуж!
– Так и думал. Но что ж, раз решили, то живите.
– Мы сделаем ремонт. Переедем в большую спальню, а из комнаты Матвея получится детская. Я уже всё придумала. Потом покажу, какие обои присмотрела, – продолжаю делиться насущным.
– Ясно–понятно. Может, маме позвонишь, она что–нибудь посоветует?
Переглядываемся с Матвеем.
– М–м–м, позвоню, конечно. Но вообще, мы всё сами решили. У мамы немного другой вкус. А мы так хотим.
– Клеить тоже сами будете?
– Я умею, – обнадеживает Матвей. – Может не идеально, но как–нибудь налепим, – усмехается.
– Да отлично он всё делает! Не прибедняйся. Пап, не слушай его, он всё умеет! В том году у бабули кто делал ремонт? А в коридоре? Это Матвей.
– Мы с мамой тоже тут посоветовались, – быстро говорит отец, – и я решил, что подарим вам машину на свадьбу.
– Да ладно! – изумляюсь я.
– Это вовсе не обязательно, – быстро выдает Мот, сильно хмурится. Напрягается. Краснеет. – В плане, мы сами как–нибудь.
– Молодой семье нужна машина, и до больницы с ребенком доехать, и на работу, и в магазин... Даже не обсуждается. Мы всё равно хотим что–то подарить. И как–то поучаствовать. Жилье у вас есть.
– Спасибо! – я кидаюсь папе на шею и обнимаю крепко.
Он обнимает в ответ и впервые искренне радостно улыбается. Матвей выглядит пораженным, мешкает. Молчит.
– На неделе с Матвеем съездим в салон и выберем на его вкус. Сильно дорогую не обещаю, но... что–нибудь безопасное и удобное, – отец достает белый флаг, фигурально выражаясь, и машет им над головой.
