— основа общества. Без неё мир канет во мрак, люди потеряют ориентиры, духовность, суть жизни. Овцам не нужна свобода, им нужен пастырь.
Я вырывался из стальных тисок обученных профессиональных убийц, рвался, как огонь, запечатанный в тот камин. Мы бесновались с одинаковой силой и безнадёгой, и оба знали, что больше никогда не выберемся и нас изобьют кочергой.
— Магия… вот что спасёт наш мир, мистер Браун. Официально я не могу принимать и толики магии, наше государство сразу сочтут средневековым варваром, но вот неофициально… ваша жена лишь инструмент. Стружки, летящие после плотницкой работы. Лес рубят — щепки летят.
Как мне хотелось придушить старческую плешивую голову… Как посмел этот ничтожный старик, узурпатор, вор и интриган решать, кто является щепкой в его лесоповальном цеху! Надменная глупая свинья, поедающая жёлуди, пирующая во время бури.
— Вижу, вы не поймёте меня. — старик закачал головой и на миг я увидел его вторую половину лица, обезображенную болезнью. Мужчину схватил инсульт и правая часть его морды была атрофирована. — Куда уж вам понять мои далеко идущие замыслы, вы видите только первую ступень длинной лестницы до самого неба. Слепец.
— Вы убийца!
— Я спаситель государства! — старик истратил последние силы на крик. Обвинения наконец задели его. — Не тебе, смерд, кричать на своего господина… я твой герцог!!! — старик ударил кочергой по мрамору и пол неожиданно треснул. Вокруг посыпались искры.
— Жалкая пародия на власть, мешок с костями! — закрома были полны замечательных оскорблений и с них в кой-то веки сняли тяжёлые замки.
— Как вы ничтожны. Пока вашего дома не касались мои крепкие хозяйственные руки, вы боготворили меня, платили налоги и защищали мою власть, а стоило какой-то базарной девке, дочери сталевара, погибнуть ради благой цели, так вы клянётесь мне в том, что убьёте меня. Низко, глупо и подло. Вы подлец!
— Ублюдок…
— И зачем я пытаюсь вам объяснить суть моего гения? — коршун хихикнул, затем облизнув сухие губы. Вечно голодный. — Я уже узнал всё, что хотел, и ваши кривляния мне не к чему: безнравственная злоба и непонимание портит здоровье. — повелитель камина и провонявших потом одеял, видимо, считал себя очень умным. — Завтра вас повесят, как ужасного, неисправимого и гнусного преступника, и никто, уверяю вас, никто, даже самый добрый на свете человек не явится на ваши бессмысленные похороны. Кажется, у вас и могильного камня не будет. Закапают в безымянной яме, как и других бессердечных убийц. Собаку жальче.
— Лицемер! — на секунды мне показалось, что я вырвался, но меня мигом прижали к полу железным сапогом, надавив, как на жука. Прихлопнули моль.
— Ваше счастье, я разлюбил пытки. Джентльмены, уведите его в самую глубокую яму.
Глава 22
Влажное подземелье вгрызлось в землю и отвоевало порядочную часть территории. Его узкие, поросшие мхом коридоры создавали непроходимую, известную лишь одному богу цепь, похожую скорее не на архитектурное спокойствие, а на криво разросшуюся паутину. В её тонких седых волосках кричали. Кричали все: старики и дети, женщины и мужчины, консерваторы и революционеры, дворяне и пролетариат, обманщики и обманутые. Пытки здесь занимали почётное место среди прочих видов досуга.
Меня приволокли в отдалённый, глухой и забытый всеми коридор. Его крыша, состоящая сплошь из гнилых балок, во многих местах прохудилась, из-за чего на пути возникали целые горки земли, похожие на муравейники.
Дверь камеры открыли не сразу: местный стражник куда-то пропал вместе с ключами. В его личной будке нашлись только початые винные бутылки, двое пьяных подчинённых и протёртые карты.
Как только почтенного пузатого господина отыскали среди множества камер, его сразу погнали открывать двери, потому что личная стража герцога уже устала затыкать мне рот и бить по рёбрам. Я орал, как в рупор, матерился, клял их матерей, угрожал герцогу самой жестокой смертью из возможных и иногда даже сам удивлялся своей жестокости. Надо ли говорить, что я представлял собой один большой синяк, опухший, окровавленный и жалкий? Моя новая одежда превратилась в горстку рваных тряпок.
— Спокойной ночи! — наёмники подняли меня до потолка и закинули в камеру.
Локти встретились с камнем. Я заскулил от боли и злобно ударил по земле кулаком, а затем поднял опухшую голову, чтобы последний раз взглянуть на свободу. Дверь в лучший мир захлопнулась прямо перед моим носом и всякий свет погас. В камере не было даже факела. Я оказался в кромешной темноте, обуреваемый тоскливыми мыслями.
Я думал об Аннабель. Все мои помыслы сосредоточились вокруг её жертвенной фигуры. Что бы произошло, если бы я спас её в тот день? Поддался бы её уговорам и уехал далеко на юг или уплыл далеко на запад. Построил ли бы я там дом? Большой, просторный дом, который наполнится детскими возгласами. Уж наверняка. Это был бы первый особняк в округе. Обязательно с кабинетом и множеством книг, которые я никогда не прочту… Остаётся предаваться несбыточным мечтам.
Что-то зашевелилось в углу. Мне было сложно разобрать детали, но и увиденного с лихвой хватило, чтобы испугаться: тень была слишком большой.
— Эй! — я придвинулся к противоположному краю стены и поджал под себя ноги, сбив вонючую солому в кучку.
— Если бы я услышал такое обращение месяц назад, то ты бы уже плавал кверху пузом, неизвестный революционер. — пророкотал резкий мужской голос, вываливая слова из расслабленного рта.
— Революционер? Ты ошибся, хам из правого угла, я здесь не по политическим причинам.
— Хм… серийный убийца? — с пресным тоном спросил незнакомец, безучастный ко всему в округе.
— Я убил сегодня двух человек. Это считается?
— Да ты святой. — без тени иронии сказал неизвестный шутник и фыркнул. — А кого убил? Герцогских родственников? Пожалуйста, скажи, что Даниеля, этот паршивец никогда не отдавал денег…
— Я убил парочку братьев. — разговор начинал немного веселить меня. Наверное, поэтому преступники так много убивают: им хочется с кем-то поболтать.
— Значит, Ревелиуса и Коди? Никогда не нравились эти паршивцы, слишком уж много они убивали народу ради веселья. Нет бы, прирезать одну дурочку раз в месяц, чтобы утолить жажду, но десятка в месяц? Сотни жалоб… Кстати, знаешь, сколькими из этих жалоб наш глава сыска подтёр задницу?
— Останови свой поток циничного словоблудства. Я убил Антуана и Седерика Гаусов, а не герцогских племянников. — кем же является мой собеседник, если семья аристократов для него обычные извращенцы и должники?
— Гаусы… иностранцы? — я пробудил в молчуне любопытство.
— Медбратья нашей психушки. — незнакомец замолчал. Такая резкая перемена настораживала.
— Психушки, говоришь? Хм…
— А что значит это твоё «хм»? Психбольница такое странное место для убийства?
— Неважно. — хитрец застегнул
