было разбудить приятелей, но остановился колеблясь. Чего будить, если непонятно, что происходит. К тому же непреодолимо потянуло к свету. Ноги сами под музыку повели за угол. Сердце заколотилось учащенно. Приблизился к дверному проему, мгновение постоял у границы между светом и темнотой, и заглянул внутрь сарая. Ошалел. Зазевал ртом, как выброшенная из воды рыба. Невероятно. Взгляд пробежал по кованым сундукам, деревянным полкам, столу, скамье, горящим свечам на висящем посреди сарая большом фантастическом светильнике под невесть откуда взявшимся потолком. И остановился на сгорбленном старике без бороды и усов в странной, незнакомой одежде, отдаленно напоминающей халат азиатского пошиба, но с множеством разных защипок, складок, пуговиц, и хвостом зверя вместо воротника. Старик сидел за прямоугольным деревянным столом с массивными, похожими на волчьи лапы, ножками. На его голове красовался головной убор, смахивающий на пилотку, но с длинными перьями птиц и с волчьим мехом. Старик пристально смотрел Володьке прямо в глаза приковывающим взглядом, мелко барабанил пальцами по гладкой крышке стола и говорил, слегка грассируя, отнюдь не старческим голосом:
– Заходи, человек, не запнись о порог. Ноги вытри о циновку, не занеси сюда грязь с улицы. Видишь, тут чисто. Бабка постаралась. Уважь ее, человек.
Глаза у Лугатика выкатились наружу, отвисла челюсть, он поразился и одновременно обрадовался, что услышал нормальную человеческую речь, пробежал глазами по земле, циновка на самом деле лежала в проеме, а порога никакого не увидел, но все-таки высоко поднял ногу, сильно сгибая в колене, и переступил через воображаемую приступку:
– Здорово, дед! – пролепетал изумленно и пошаркал подошвами о циновку. – Откуда на улице взяться грязи, дед, сухота, как в пересохшем горле! Скажи лучше, дед, из каких мест ты приблудился сюда?
– Я всегда тут, – ответил старик, еще глубже вонзая в парня взгляд и туже оборачивая себя полами халата, словно спасаясь от холода.
– Не капай на мозги, дед! – голос Володьки окреп и, протестуя, зазвенел. – Мы все здесь обшарили, ничего и никого не было.
– Плохо шарили, – съехидничал старик кивая, и перья на головном уборе закачались в разные стороны, а мех затопорщился, как шерсть у живого волка.
Володька попытался снова протестовать, но, прикованный к месту взглядом старика, осекся, сомневаясь уже, что хорошо пошарили, авось в спешке чего и не доглядели, и язык выудил новые вопросы:
– Так это что, дед, твоя хибара? Прозябаешь в ней, что ли? Ты, случайно, не мизантроп? Да я и не удивлюсь этому. Из сумасшедшего волчьего Свинпета сбежишь в любое место, лишь бы глаза не видели его перевертышей. Лучше коптить небо отшельником, чем жить бок о бок с волками. А тут, что за места? Объяснил бы. Мы среди ночи сюда прибились, покрутились в темноте и приткнулись с другой стороны. Даже понятия не имеем, где очутились. Снаружи дыра дырой, стены наперекосяк. И внутри, дед, один хлам был, не пудри мозги, ничего этого не было. Откуда что взялось? Ты давай-ка не мути воду, выкладывай начистоту. Ведь не снится же мне все это.
– Конечно, нет, человек. Ты просто устал в дороге, не разглядел в темноте и быстро уснул. В этих местах тишина дивная. Здесь есть все, что мне нужно, – старик рукой в широком рукаве с многочисленными крупными разноцветными пуговицами показал Володьке на каменную, обрамленную гладким деревом скамью. – Присядь, человек, оглядись немного.
– Да я уже вижу, дед. Внутри ты навел порядок, – проговорил Володька, решив больше не выведывать, как тот очутился в сарае. – Кстати, я тут не один, – дернулся, вспомнив о друзьях и с трудом отрывая глаза от взгляда старика. – Все прикорнули за углом твоей дыры. Ты не возражаешь? Тебя не было, спросить не у кого.
– Не люблю, когда храпят, – сердито отозвался старик, недовольно перебирая пальцами.
– Ну ты даешь, дед, – возмущенно протянул Лугатик. – Поди, сам храпака заправляешь так, что стены дрожат, вон вся халупа покосилась, – усмехнулся с издевкой и засуетился. – Погоди, дед, сгоняю за остальными, разбужу, пусть поглядят на тебя. Ты не просто дед, ты любопытный фрукт, таких поискать надо, – прищелкнул языком, окинул взглядом внутреннее убранство сарая, и снова не удержался, хмыкнул. – Чудеса в решете, да и только, но точно не мерещатся. С тобой, дед, не соскучишься, запросто мозги по ветру пустить можно, – быстро выскользнул наружу и за углом принялся тормошить спавших приятелей.
Те сонно разлепляли веки, тупо смотрели в темноту, не сразу понимая торопливые объяснения Володьки.
– Просыпайтесь, бродяги, хватит дрыхнуть, – шумел он, – Тут хозяин хибары объявился. В сарае прописался. Претензии к вам имеет. Храпите, говорит, как лошади. К себе приглашает. Поднимайтесь, топаем, пока не передумал. Старикан с прибамбасами, черт знает, откуда взялся, но мебелишку уже расставил. Не густо, правда, но для хибары шикарно. Даже люстра над головой болтается. В общем, жирует в этом сарае, как кум королю. С музыкой! – Помог подняться девушкам, расплываясь в улыбке, впрочем, в темноте никто не разглядел эту улыбку.
Катюха оттолкнула его, уверенная, что тот заливает очередную байку. Не брала в толк, зачем все разбужены. Сдурел, что ли, Володька после Свинпета? Отвернулась. Раппопет громко ругнулся, недовольный тем, что прерван сон. Накостылять бы Лугатику, заткнуть рот пучком травы, чтобы не молотил всякую дребедень среди ночи. Ванька очнулся от толчка в плечо. Меч был на месте, схватил его двумя руками и вскочил на ноги. Сашка насторожилась, уловив тихую музыку. Под сочный хруст травы все потянулись за Володькой. Полоса света из дверного проема привела их в замешательство. Андрюха прикусил язык и озадаченно пробурчал что-то.
Сашка схватила за локоть Ваньку, у нее появилось беспокойство, предостерегающе прошептала:
– Будь осторожен. Не нравилось мне все это.
Малкин крепче сдавил рукоять меча. Его самого все это озадачило. Не исключено было попасть в новую историю. Удивляться уже не приходилось. Но ясно, что они еще не на той дороге, которая приведет к дому. Лугатик сунулся головой в дверной проем, бодро восклицая:
– Встречай, дед, моих друзей! – высоко поднял ногу, как будто перешагивал через порог, ступил на циновку и застыл в недоумении.
Вместо старика из-за стола на него пристально смотрела бодрая подвижная старушка, шныряя руками по длинному цветному одеянию замысловатого покроя. На голове вычурная шапчонка, квадратная с перьями из петушиного хвоста. Володька замешкался:
– Во, и бабка здесь, – протянул обескуражено. – А где дед, бабуля? – глазами обежал сарай.
– Никакого деда тут нет, – живо ответила старуха, барабаня пальцами по столешнице точно так же, как делал дед.
Удивленно Лугатик вытаращился, услыхав ответ, уловил в голосе те же интонации, и такое же легкое грассирование, что были у старика. В голову пришло, не дураки придумали пословицу: муж и жена – одна сатана.
– Как нет? – пробежал взглядом по углам. – Только что здесь
