он ведет.
— Я не знаю. Я записываю что-то и… слышу это в прошлом. Я не знаю, смогу ли я это прослушать еще раз… раньше. Не знаю. Понятия не имею, как эта штука вообще работает. В тот день, когда я приехал из колонии, мне стало так… хреново, что… в общем, я перебирал старые вещи и нашел бобины в шкафу. Мне захотелось их как-то прослушать. Купил на «Авито» недорогой магнитофон, привез его, поставил бобину и включил. Я думал, там будет «Abba» или «Def Leppard». А оказалось, что на пленке мой голос. Тому парню… то есть, мне было грустно и тоскливо… В общем, не знаю, что на меня нашло, но я решил записать ему ответ. Знаете, типа, не грусти, все будет хорошо. В таком духе… Сентиментальщина. В общем, теперь вы все знаете.
Шаров фыркнул.
— Мне можно выписывать белый билет, если я в это поверю.
Виктор проверил пленку в лентопротяжном механизме, чтобы не дай бог была неправильно вставлена и заела при воспроизведении, поднял стакан с коньяком и опрокинул содержимое в рот, скривившись от горечи.
— Доказательства у вас в руках, — сказал он. — Точнее, в кармане пиджака.
Шаров извлек пакетик с бриллиантами и высыпал их на газету. Огромные камни на желтой высохшей бумаге переливались фантастическими искрами.
— Значит, кто-то до сих пор их ищет, — сказал он. — Точнее, почти нашел.
— Вы думаете, приходили за камнями?
— А то. Ясное дело, что ты их припрятал, а выйдя из зоны, снова достал из тайника и будешь продавать.
— Можно было и на зоне меня расколоть.
— Можно было. Но тогда пришлось бы делиться. А это рискованно.
— Мне они не нужны. Я хочу спасти Лену. И найти этого ублюдка. Моцарта.
— Тебе может и не нужны… — он обвел взглядом квартиру… — хотя ремонт тут не помешал бы. — Но если эта штука работает… если вдруг на секундочку предположить, что ты говоришь… правду… то я бы тоже, может быть, что-нибудь поменял в своей жизни. Совсем немного.
Виктор посмотрел на майора.
— Я думаю, мы можем друг другу помочь.
Шаров встал, плеснул в стакан коньяка, потом достал пачку сигарет и похлопал себя по карманам.
— Черт, зажигалку на работе забыл.
— Спички на подоконнике.
Шаров повернулся, отодвинул ногой перевернутое мусорное ведро — видимо, искали и там, переступил разбросанные бумажки и банановую кожуру и внезапно нагнулся.
— А вот, нашел, кажется.
Он чиркнул зажигалкой, потом поднес ее к лицу и сказал:
— Надо же, давно таких не видел. Старинный «Крикет». Сколько ж ему лет…
Виктор дернулся. Это была отцовская зажигалка, но она пропала много лет назад. Может быть, еще в школе. Он думал, что давным-давно потерял ее, таская повсюду, когда ходил за гаражи, чтобы подпалить сухую траву или разжечь небольшой костер. Это было опасно: за подобную вещицу могли хорошенько отлупить и отнять ее — в те годы это была очень ценная вещь.
— Крикет? — растерянно произнес он. — Но… откуда? Она давно пропала, очень давно. Я даже не помню, когда видел ее последний раз.
Шаров положил зажигалку на газету рядом с бриллиантами, налил коньяк в стакан Виктора и сказал:
— Похоже, гости, которые тут были, тебя хорошо знают. Подумай, кто бы это мог быть?
В этот момент телефон в кармане брюк Виктора завибрировал. Он вытащил трубку и посмотрел на экран.
— Это она… — шепотом сказал он Шарову, будто бы человек, отправляющий сообщения, мог его услышать. — Лена. — Сердце его стукнуло пару раз и замерло.
Шаров кивнул.
— Кажется, начинается самое интересное.
Виктор разблокировал телефон и прочитал сообщение срывающимся голосом:
«Витя, я вряд ли смог написать еще раз. Телефон почти разрядился. Он держит меня где-то за городом. В бункере. Это старинная усадьба, когда он привез меня, я видела буквы „ГВ“ как герб наверху. Вчера у меня был день рождения. Он спустился с патефоном и когда волок его, телефон выпал из кармана. Он поставил мне Моцарта, а сам ушел. Потом он вернулся, искал телефон. Я думала, он меня убьет. Пожалуйста! Помоги мне!!! Если ты прочитал, напиши „Да“ и я сотру сообщение. Если он увидит, найдет телефон, не знаю, что будет.»
«Да», — написал Виктор, быстро сделал скриншот и сообщение тут же пропало.
— Вы видели? — тихо спросил он Шарова.
— Ага.
— Но ведь она же…
— Считается погибшей, да. Убийство повесили на ее отца, хотя он так и не смог показать, где спрятал останки.
— Как это?
— А вот так. Все улики были против него.
— И что… его расстреляли?
— Последняя смертная казнь в России была приведена в исполнение 2 сентября 1996 года, если ты не в курсе. Казнили серийного маньяка по кличке Фишер.
— Фишер… Моцарт… — пробормотал Виктор. — Как-то похоже это все, не находите?..
— Одиннадцать жертв, однако Фишер специализировался на мальчиках. Заманивал в гараж, насиловал и убивал. Моцарт более изящен, если можно так выразиться.
— Гром говорил, что видел его.
— Какой еще Гром? А… обвиняемый… Да все они так говорят, уж поверь.
— Значит, он жив?
— Жив… не знаю. Может быть еще жив.
Шаров посмотрел на Виктора.
— Если мы найдем ее или того, кто передает эти сообщения…
— Мы сможем положить этому конец.
— Не допустить все эти смерти, — выдохнул майор.
Словно выстрел в прихожей прогремел звонок.
Мужчины вздрогнули. Шаров медленно потянулся к кобуре и извлек пистолет.
— Т-с-с, — приложил он палец к губам. — Выключи свет.
Виктор протянул руку к выключателю. Кухня погрузилась в темноту.
Мелкими шажками майор прокрался к двери и замер возле нее.
Виктор встал за ним.
Он видел, как медленно опускается ручка, дверь приоткрывается — сначала совсем немного, потом шире и шире. По виску Шарова стекала капля пота. Отчетливый скрип несмазанных петель, пробирающий до самых костей, казалось, никогда не закончится.
Когда в образовавшуюся щель упал желтоватый свет из коридора, Шаров резко выскочил, присел и заорал:
— Стоять, полиция! Руки! Руки покажи, я сказал!
Раздался протяжный вздох, звуки борьбы, Шаров прижал тень к стене. Виктор выскочил в коридор, готовясь к схватке.
«Зачем они вернулись⁈» — вспыхивало в его голове. — «Убить? Добить? Пытать?»
Тетя Оля в домашнем халате стояла враскорячку возле электрического щитка и негромко завывала
