вывернуто наружу и разбросано по комнате. Подушки вспороты, пух из них до сих пор летал по комнате, создавая ощущение какой-то нереальности происходящего. Любимая зимняя куртка искромсана ножом. Дверцы антресоли распахнуты, оттуда торчал рулон старых обоев. Все остальное в беспорядке валялось на полу — ящики с разбитыми елочными игрушками, серые куски ваты, новогодняя мишура и серебристый дождик тонкими дрожащими змейками устилали дощатый пол.
— Мда… — услышал Виктор позади и вздрогнул. Шаров облокотился о косяк, рассматривая картину разгрома. — На кухне тоже самое. Даже сахар высыпали на пол. Теперь будет липнуть.
Виктор взялся за острые ручки ящика, располагавшегося в самом низу шкафа, вынул предохранительный ступор сбоку и с трудом выдвинул его.
— О! — только и сказал он, обнаружив нетронутый альбом с фотографиями, несколько старых бобин, школьные почетные грамоты и даже вымпел с гербом СССР за победу на «Зарнице» в шестом классе.
В самом дальнем углу лежала нетронутая бутылка «Арарата».
— Повезло, — сказал Шаров.
Внезапно лицо его изменилось. Он подошел к стене за шкафом и уставился в одну точку.
— Откуда это у тебя? — произнес майор хриплым голосом.
На выцветших обоях двумя булавками была пришпилена страница из спортивного календаря за 1984 год. Молодой Илья Шаров под номером один рвался к финишу. Ликующие зрители стадиона приподнялись в своих креслах. Глаза спортсмена лучились неподдельной радостью, какая бывает только от честной борьбы с равными и сильными соперниками. Победа была так близка!
Несколько раз Виктор снимал эту фотографию и вешал снова на место и каждый раз, глядя на фото, ему казалось, будто бы он снова переживал тот день на стадионе — хотя прошло целых двадцать шесть лет.
— Отец принес календарь перед командировкой в Афган. Сказал, что если я чего-то хочу добиться в жизни, нужно заниматься спортом и воспитывать силу духа.
— Твой отец был мудрый человек, — медленно произнес Шаров. Виктор заметил, что пальцы рук полицейского непроизвольно сжимаются и разжимаются.
— Значит, ты не просто так пришел на стадион… — задумчиво произнес Шаров. — Все это было… предопределено…
Виктор покачал головой.
— Идемте на кухню.
Вдруг он вспомнил что-то очень важное — опрометью метнулся в зал, включил свет и посмотрел на стол.
Магнитофона не было. Пустую столешницу украшала пустая стеклянная ваза, из которой торчало три пыльных пшеничных колоска, коробка от зефира, купленного на последние деньги, несколько грязных рекламных листовок о микрозаймах, которые он подобрал в подъезде…
Жуткое предчувствие парализовало его. Несколько мгновений Виктор даже не смог вздохнуть от ужаса. В глазах померкло, и он покачнулся.
— Эй, ты чего? — Шаров наткнулся на него сзади и поддержал за локоть. — Магнитофон ищешь? Он на кухне стоит.
— Где⁈ — дрожащим голосом спросил Виктор и вдруг вспомнил, что еще вчера вечером сидел на кухне и записывал сообщение в прошлое, доливая в большую кружку чая кипяток. На кухне было как-то уютнее, спокойнее.
— А ты и правда испугался… — сказал Шаров, глядя, каким бледным стал Виктор. — Неужели этот раритет так важен для тебя?.. Я таких уже сто лет не видел.
На ватных ногах Виктор прошел на кухню. Громоздкий бобинник стоял под кухонным шкафчиком, целый и невредимый. Рядом лежал микрофон, а под ним старая пожелтевшая «Комсомолка».
Он откупорил бутылку, наполнил граненые стаканы до половины, а когда повернулся, увидел Шарова, буквально впившегося глазами в строчки под заголовком «Дерзкая кража. Московский уголовный розыск просит помощи свидетелей преступления».
Губы майора шевелились, а брови по ходу чтения взлетали все выше.
Наконец он закончил читать и поднял недоуменный взгляд на Виктора.
Шаров покачал головой, затем резко перевернул газету и прочитал вслух:
— Комсомольская правда. Девятое октября тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Вторник. На год раньше срока пошли поезда на всем протяжении БАМ. — Наступило долгое молчание. Шаров смотрел на заглавную страницу газеты и руки его мелко дрожали. — Это же не шутка, да? Ты не отпечатал эту газету с утра в копировальном центре на углу?
Виктор покачал головой и подтолкнул Шарову стакан коньяка.
— Это настоящая газета. Смотрите, какая она большая, не то что сейчас.
— Но… как? — майор откинулся на стену, взял стакан и залпом выпил. — Ка-ак⁈ — повторил он.
— Мне нужны были деньги, — ответил Виктор, сунул вилку магнитофона в розетку, включил его, посмотрел, как загорелись желтоватым светом уровни громкости и записи. — Вы наверняка в курсе, что на пошиве спецодежды в колонии много не заработаешь… К тому же, те крохи, что мне перечисляли на счет, сразу уходили по иску потерпевших. Короче, когда я вышел, встал вопрос — на что жить… — Виктор помолчал. — И тут подвернулось это… Не сказать, чтобы я целенаправленно искал, могло подойти что угодно. И это точно не самый легкий путь разбогатеть.
Шаров слегка поднял руку, как бы пытаясь отмахнуться от услышанного, но потом кивнул:
— Продолжай.
— А что продолжать? Посмотрите внимательно на статью. Там на фото виден адрес. События у меня здесь и у него там происходят в тот же день, только двадцать шесть лет назад, в восемьдесят четвертом. Осталось записать сообщение с планом, который я разработал, передать его и… выполнить.
— Если я не сошел с ума, а я, похоже, сошел, то выходит, что ты украл эти драгоценности у того хитрого умельца, соорудившего устройство на трубе?
Виктор кивнул.
— Выходит так.
Шаров внимательно посмотрел на молодого человека, замершего у магнитофона.
— Поправь меня, если я, черт побери, не прав — ты об этом ничего не помнишь? Тут в конце написано, что в результате действий сообщника прорвало канализацию и затопило весь подвал. Жильцы близлежащих домов жалуются на нестерпимый запах нечистот… а знаменитый зоомагазин даже пришлось закрыть, потому что животные не могут переносить отвратительный запах. Даже сдох, как тут пишут один редкий попугай. — Шаров вытаращил глаза, видимо, представив себе эту картину. Ты вообще ничего не помнишь?
Виктор покачал головой.
— Ничего.
Шаров взялся за голову, взъерошил редкие волосы.
— Ну дела…
— Да… дела… — согласился Виктор.
Шаров поерзал на стуле, с опаской взглянул на магнитофон и, будто бы решившись, задал еще один вопрос:
— Слушай… но ведь неизвестно, в какое время ТАМ… — он выделил слово «там», — будут это слушать. Может быть… запись можно прослушать раньше… или позже… еще раз…
Виктор, кажется, понял, к чему
