вернулся. Она не знает. Она не думает об этом.
— Если Кромуэль нашелся, он будет шафером на нашей свадьбе.
— Конечно, — согласилась Лиза.
Говорить больше было не о чем. Лесли молча курил, протянув длинные ноги к огню.
Ветер тихо шуршал в саду. Ставни монотонно поскрипывали. Керосиновая лампа под зеленым колпаком освещала комнату бледным светом.
Дрова в камине почти догорели. Синеватое пламя пробегало по красным углям.
Лизе стало слишком жарко.
«Уже можно идти спать», — подумала она, глядя на дверь. Но двигаться было лень. Руки неподвижно лежали на коленях, и глаза, смотревшие на дверь, сонно суживались.
«Завтра будет дождь, — сонно подумала она, — барометр опять упал».
И вдруг дверь бесшумно и медленно отворилась и в комнату медленно и бесшумно вошел Кромуэль.
Он вошел и остановился.
Он был совсем такой, как в последний раз в Париже. На нем был тот же синий пиджак и те же желтые башмаки. Он держал в руке медный подсвечник.
Пламя длинной свечи колыхалось от сквозняка и бросало желтый отсвет на его розовые щеки.
Он, улыбаясь и склонив голову немного набок, смотрел на Лизу светлыми веселыми глазами. Губы его зашевелились, будто он хотел сказать что-то. Но он ничего не сказал.
Он только кивнул Лизе и, все так же улыбаясь, повернулся и, держа свечу перед собой, вышел в коридор.
Дверь за ним осталась открытой. Ветер ворвался в комнату.
— Как холодно! — Лесли вздрогнул и обернулся. — Опять эта проклятая дверь.
Он встал и раздраженно захлопнул дверь.
— Какие сквозняки! Того и гляди крышу снесет.
Он нагнулся к Лизе:
— Что вы так смотрите на дверь, Бетси? Отчего вы побледнели?
Лиза перевела глаза на него. Неужели он не видел Кромуэля?
— Что с вами, Бетси? Вы испугались сквозняка?
— Нет, — с трудом выговорила Лиза. — Нет, я не испугалась.
— Идите спать, дорогая. Вы уже спите.
Он зажег приготовленную на камине свечу, длинную белую свечу в медном подсвечнике, совсем такую, как только что держал Кромуэль.
— Идемте, Бетси, я провожу вас.
У ее комнаты он передал ей свечу, как всегда, поцеловал ей руку и, как всегда, сказал:
— Спите спокойно, Бетси. Заприте дверь на ключ и, даже если бы я постучал, не открывайте.
И она ответила то же, что каждый вечер:
— Спокойной ночи, Лесли. Ведь вы все равно не постучите.
Потом вошла к себе, провела рукой по глазам.
«Кром приходил. Значит, правда».
Уже нельзя было сомневаться, не понимать, не додумывать до конца. Все было ясно.
И уже не было перерыва во времени, этих двух бесконечных месяцев, новой английской жизни без воспоминаний.
Время вдруг сдвинулось. Прошлое слилось с настоящим. Это было вчера. Это было сегодня. Она слышала скрип щетки, моющей пол в ванной, видела тяжелые чемоданы.
Как она могла хоть на минуту забыть? Как она могла притворяться, что не помнит?
Она все еще держала свечу в руке, горячий воск капнул ей на пальцы.
«Надо сейчас же вернуться. Надо сейчас же вернуться в Париж».
Она поставила подсвечник на комод и прислушалась. Все было тихо в доме. Лесли, наверно, уже лег.
Она надела шляпу, пальто. В кармане пальто лежал кошелек, и в нем сто франков. Те сто франков, что Лесли дал ей в первый день, чтобы у нее всегда были при себе деньги. Так они и остались неразменянными. Ведь здесь тратить было не на что.
«Денег на дорогу хватит».
Она задула свечу, открыла окно, толкнула ставни и выпрыгнула в сад.
Окно было невысоко. Платье ее зацепилось за куст.
По небу плыла большая, круглая, зеленая луна. Лиза подняла голову, взглянула на нее.
«Как лампа в гостиной», — смутно подумала она.
Черные тени деревьев скользили по траве. Облака сгущались и таяли, набегая на луну.
Лиза подошла к пруду. Луна выплыла из-за темной тучи и встала над верхушками елей над самым прудом. Отражение луны упало в пруд, круглое, сияющее, дрожащее. И от этого вдруг стало еще светлее. Совсем светло. Совсем светло и тихо.
Лиза прошла под черной аркой ворот. Она знала, что ворота кирпичные, красные. Но сейчас они казались черными. В светлом, лунном, холодном воздухе будто исчезли все краски, кроме черной и белой. Все кругом было черное или белое.
Белые столбы с черными автомобильными знаками. Черные камни на краю белой, широкой, прямой дороги. И на холме около перекрестка черный высокий крест, памятник павшим на войне.
Все было так далеко, так ясно видно. Как днем. Яснее, чем днем.
Лизе не было страшно. Ей казалось, что чья-то заботливая рука проносит круглую зеленую лампу сквозь тучи, чтобы ей, Лизе, было светло, чтобы она не сбилась с дороги.
Вдали показались черные и белые дома.
Вот и город, вот и вокзал.
3
Лиза сидела в купе третьего класса.
Напротив поместились трое крестьян, рядом сельский священник, шепотом читавший молитвы по маленькому черному молитвеннику.
Лиза смотрела в темное окно. Не опоздала, успела. Завтра утром она будет в Париже.
Из корзинки на полке неслось кудахтанье.
— Там курица, — объяснила толстая крестьянка соседям. — Я везу ее в подарок сыну. Разве они в Париже знают, что такое настоящая, жирная курица?
Курицей все заинтересовались.
— Вы бы выпустили ее погулять по полу, — посоветовал старик, куривший трубку. — Чего ей мучиться в корзине?
Крестьянка охотно согласилась. Курицу сняли с полки.
— Нет, вы посмотрите, какая она жирная. Вы пощупайте ей грудку. Я ее орехами откармливала, — волновалась крестьянка.
Перья колыхались на ее праздничной шляпе.
Круглые глаза смотрели гордо. Острый нос, казалось, был готов клюнуть.
— Нет, вы пощупайте мою курицу.
Со всех сторон протянулись руки к курице. Даже кюре поднял на минуту глаза от молитвенника.
Крестьянка любезно, как коробку конфет, поднесла курицу Лизе:
— А вы, барышня, не хотите пощупать?
Лиза взглянула на крестьянку:
— Нет, спасибо, — и отвернулась к окну.
В купе было накурено и жарко. Пассажиры мало-помалу уснули. Громкий храп сливался с лязгом и стуком колес. По полу связанными ногами прыгала курица и беспомощно хлопала крыльями.
Лиза закрыла глаза. Через три часа будем в Париже.
4
Парижское утро было холодное и ветреное. Носильщики несли багаж. Такси подъезжали и отъезжали. Путешественники, стоя на ступенях, оглядывались с тем растерянным и провинциальным видом, который неизбежно привозят с собой даже люди, ненадолго уезжающие из Парижа.
Лиза вышла из вокзала, пересекла площадь и спустилась в метро. Она даже не подняла голову, не взглянула по сторонам. Ни автомобили, ни люди, ни дома не интересовали ее. Как будто она не вернулась в Париж
