class="p1">— …и не заметит меня чужой взгляд, — пробормотал Морган окончание излюбленной поговорки адринских бандитов и пригубил угощение. А напиток оказался недурен: не терпкий и не кислый, оставляющий приятное послевкусие.
— Прошу простить меня за небольшое испытание, — Гессер сел за крепкий стол, — но мне нужно было воочию убедиться в ваших талантах.
— Так то была проверка? — чуть расслабился Морган.
— Именно, — кивнул Гессер и отхлебнул из стакана. — У меня есть для вас работа — настоящая работа. Я хочу, чтобы вы помогли кое-кому проникнуть в одно невероятно защищенное место.
— Я работаю один, — хмыкнул Морган.
— Я знаю, — сказал Гессер. — Однако я надеялся, что вы сделаете исключение.
— И в честь чего же? — поинтересовался Морган.
— Ради возрождения вашей фамилии.
Гессер протянул Моргану сложенный вдвое лист бумаге. Взяв его в руки, он развернул документ, пробежал по нему глазами и недоверчиво хмыкнул. Аккуратный почерк гласил, что он, Морган, как единственный законный наследник династии Корво объявляется единоличным полноправным хозяином поместья вблизи Сельсада и земли, на которой он возведен. Бумагу украшала королевская печать. И вроде как она была настоящей.
— Достойная сделка, не считаете? — поинтересовался Гессер.
Морган отдал Гессеру письмо и осушил бокал.
— Когда и где я смогу познакомиться с будущими подельниками… то есть, прошу прощения, командой?
* * *
Кто бы мог подумать, что та встреча приведет Моргана именно сюда. Лежа на широкой ветви, заложив руки за голову и прислонившись спиной к шершавому стволу, Морган предавался размышлениям о том, до чего же превратна госпожа судьба и как же она непостоянна. Злодейка эта по характеру сравнится с самой ветреной девицей: сегодня строит тебе глазки и через слуг передает записки, где говорится, в какие именно дни ее дражайший супруг будет отсутствовать в городе, а завтра уже залепляет при встрече звонкую пощечину и грозится донести властям об якобы насильно отнятой чести, коль ты еще хоть разок попадешься ей на глаза.
Что особенно удивительно и невероятно: сия метаморфоза могла произойти буквально в один момент словно по щелчку пальцев, и подобные казусы сопровождали Моргана начиная с младых ногтей. Взять хотя бы тот факт, что в отличие от многих других своих «коллег» по преступному промыслу, любовно взращенных темными подворотнями, Моргана свезло появиться на свет в довольно обеспеченной семье.
Род Корво когда-то цвел и здравствовал, копя и приумножая свои богатства благодаря соляной шахте, так удачно расположившейся на семейных землях. Однако очередная попытка расширить штольни закончилась неудачей. То ли кто из рабочих неверно рассчитал меру пороха, то ли постарались ушлые конкуренты, но прииск обрушился, погребя под завалом почти всех работников, деда Моргана и заодно будущее каждого, кто носил фамилию Корво.
Все попытки отца Моргана встать на ноги и вернуть семье былое величие обернулись крахом. История умалчивает, по какой именно причине затеи Моргана-старшего — от открытия собственной красильни до ростовщичества — с треском проваливались; то ли злой рок, то ли отсутствие хоть какого-либо понимания, как вести дела — а может и то и другое вместе взятое — однако к моменту рождения Моргана его папенька окончательно промотал последние сбережения и был вынужден вместе с семьей ютиться в полуразвалившемся родовом поместье, заливаясь пойлом, к которому вскоре пристрастилась и супруга, отчего Морган, едва-едва выучившийся ходить, фактически был предоставлен сам себе.
По очереди потеряв обоих родителей и оставшись круглым сиротой, Морган, благодаря стараниям дальней родни, давно положившей глаз на землю Корво, очутился в аббатстве имени Святого Рето, где таких же никому не нужных малолетних прохиндеев готовили к пострижению в монахи. Своей густой шевелюрой Морган гордился с детства, к учениям Троицы оказался предельно равнодушен, да и стоять на горохе или получать розгами по хребту за каждую невинную шалость — ну разве кражу графинчика пива из погреба и распитие его с соседом по келье можно считать преступлением? или сочинение похабного стишка про нос главного настоятеля? — ему надоело довольно быстро, так что спустя полгода Морган покинул святую обитель, напоследок прихватив с собой мешок серебра и накарябав неприличное слово на воротах.
С тех пор Моргана мотало туда-сюда и после каждой неудачи удача-таки благоволила протянуть ему руку помощи, вытаскивая из самых безвыходных ситуаций; ровно как и наоборот: когда Морган наконец считал, что вот-вот сорвет крупный куш, судьба подло толкала его в спину, стирая надежды в пыль.
Вот даже сейчас — казалось бы, Моргану несказанно повезло. Как только завязалась кутерьма и из кустов начали выпрыгивать ящеры, Морган ухватился за висевшую над головой ветку, легко подтянулся и, убедившись, что отряду его не миновать поражения, по верхам ушел в лес, где и схоронился. К счастью, напавшие на баржу твари ни разу не подняли вверх вытянутые плоские бошки, так что Моргану удалось уйти незамеченным.
Поначалу Морган был вне себя от счастья, пускай ему и было чуточку жаль его новых знакомых. Как-никак за время путешествия он даже успел немного к ним привязаться. Не ко всем, разумеется. Архан и Зверь до сих пор вызывали у него мурашки, да и Спайка, признаться, Морган опасался, ибо грэлл вспыхивал словно порох и в любой момент мог начать свару даже со своими. Однако Тео оказался весьма приятным собеседником — чего не скажешь о его извечном спутнике — да и Птаха с Ленсом оставили у Моргана самые приятные впечатления, невзирая на то, что святош, пускай даже и бывших, он, по вполне понятным причинам, не переваривал с малых лет.
Но куда большую тоску у Моргана вызывали уплывшие из его рук титул, земли и родовое поместье. И не то чтобы его так сильно влекло в отчий дом — рассыпающийся на части буквально на глазах, ветхлый и обветшалый — просто другого у него отродясь и не было. А с годами сентиментальность взяла свое и Морган волей-неволей нет-нет да вспоминал те редкие дни, когда отец в редкие минуты просветления учил его фехтовать и показывал портреты предков, рассказывая о их деяниях, а мать, хотя бы на время отошедши от бутылки, читала ему на ночь и учила грамоте. К тому же Морган прекрасно понимал, что при его «профессии» прожить почти четыре десятка лет — невиданная удача и настала пора задуматься о том, чтобы остепениться, благо что с вознаграждением от Гессера Морган вполне бы мог позволить себе до конца жизни не смотреть в сторону чужих карманов.
Однако спустя время, когда мандраж прошел, Морган вдруг понял, что на деле-то он оказался в весьма щекотливом положении. Как бы сказал Спайк: в
