Жребий пепла — Илья Попов
Пролог
Жизнь.
Сколь много вкладывают в это слово простые смертные, даже не догадываясь об ее истинной ценности. И столь же мало она стоит на самом деле. Ведь чтобы подарить жизнь достаточно провести одну ночь с какой-нибудь пьяной шлюхой в любом дешевом борделе, тогда как отнять эту «драгоценность» можно одним быстрым движением не самого острого клинка.
Каждый человек считает себя особенным. Даже самый жалкий и никчемный представитель рода человеческого свято верит в то, что он явился на этот свет с определенной миссией, задуманной неким божественным промыслом. Будто бы сам факт его существования доказывает, что без него мир уже не будет прежним, а уж если он вдруг исчезнет с лица земли, то колесо мироздания вмиг сойдет с колеи и осядет в придорожной пыли.
Чепуха.
Ороку, который уже давным-давно был более известен для других под именем Жнец, знал истинную цену жизни как никто другой. И поэтому, в отличие от многих прочих, не испытывал к ней совершенно никакого пиетета. Даже к своей собственной, что уж говорить про чужие. Люди — просто инструмент. Ни больше, ни меньше. Обыкновенное орудие, которому свойственно приходить в негодность. И в этом случае его совершенно легко можно заменить на другое. Помнится, давным-давно кто-то рассказал Жнецу, что он никогда не забудет лицо первого убитого им человека. Как же он ошибался. За прошедшие года Жнец оставил за спиной столько могил, что при всем желании не мог бы припомнить даже то, как выглядел тот недоумок Йоши.
Что же касается божьего замысла… За все это время Жнец успел узнать и увидеть столько, что уже начинал задумываться о самой природе демиургов и их роли в создании всего сущего. Впрочем, все его накопленные знания были лишь крупинкой, не более; и это если учесть, что он, наверное, познал такие тайны, которые не снились и многим умудренным годами старцам. То, что для Жнеца было не более чем дешевым фокусом, остальными почиталось за могущественную магию; ступени, которые другие покоряли годами, он преодолевал не задумываясь, по наитию. Однако даже он смог увидеть лишь верхушку, но сколько же еще неизведанного таила вселенная… Скорее всего, ответ на этот вопрос не получит ни один из ныне живущих или кто-либо из их потомков.
К тому же, думается, у богов — или, во всяком случае, тех сущностей, которых за них почитают суеверные людишки — есть дела поважнее, чем наблюдать за жизнью столь мелких ничтожных созданий, не говоря уж о том, чтобы вмешиваться в их дела. Жернова вселенной работают многие тысяч лет и будут вращаться еще столько же — так чего же должна стоить очередная песчинка, перемолотая ими? Что должно двигать гигантом, чтобы он вдруг опустил свой взгляд вниз и склонился над муравейником, вникая в дела суетящихся на грязной земле букашек? Разве что научный интерес исследователя.
Жнец размышлял об этом, глядя на обезображенные останки, которые не так давно принадлежали молодому мужчине. Редкий и от того еще более ценный экземпляр — невзирая на бродяжный образ жизни, этот человек обладал поистине бычьим здоровьем. Как правило, подобные люди представляют собой ходячий разносчик всех возможных болезней — начиная от чесотки и заканчивая тифом, а то и сифилисом; неудивительно, что их гонят даже из самых злачных притонов, заставляя ютиться под городскими стенами в компании себе подобных и бродячих дворняг. Причем последние зачастую вызвали куда больше понимания и жалости. Этот же бедняк умудрился сохранить даже зубы! Удивительно. Многие богачи тратят баснословные состояния на лекарства и знахарей, чтобы продлить свою «драгоценную» жизнь хотя бы на год — и умирают от какой-либо чепухи, вроде случайной царапины или пустяковой болезни. А кто-то ночует под открытым небом при любой погоде, питается чем попало, любыми отбросами, которые сумеет найти в ближайшей выгребной канаве, заливает в себя ведрами дешевое пойло — и по итогу всего этого даже не кашляет.
Впрочем, стоило Жнецу отвести взгляд от тела, как он тут же позабыл об этом жалком черве и его недолгой судьбе. Сейчас Жнеца куда больше беспокоили несколько более важные и насущные дела. Во-первых, его слегка настораживало собственное состояние. Чувствовал он себя… Сказать «ужасно» было бы ложью, но и утверждать обратное он бы не стал. Воистину, Разложение являлось просто удивительной наукой — именно что наукой, ничуть не уступающей по структуре и сложности астрологии, математике или медицине — но даже оно в некоторых вопросах, было, увы, бессильно.
Но, быть может, обладай он чуть большими познаниями в этой области… О, если бы это искусство практиковали как и прочие стихии: открыто и законно, подробно изучая все его возможности, достоинства, недостатки и нюансы. Но нет. Все эти напыщенные трусливые идиоты одновременно так трясутся за свое существование и в то же самое время двумя руками отпихивают то, что при должном старании с годами позволило бы не то чтобы изучить мироздание, но обуздать его, став полноправным хозяином.
Ведь нельзя как следует прознать жизнь, не изучив смерть; разобраться во всех тонкостях работы механизма можно лишь разобрав его на мелкие детали, чтобы увидеть, как он устроен. Так художник набирается опыта с каждым испорченным полотном, чтобы в итоге создать, наконец, тот самый шедевр. Нечто, что позволит ему жить в людских умах даже спустя столетия после того, как его останки сгниют и превратятся в прах глубоко под землей, смешавшись с грунтом в единое целое.
Жнец, наверное, познал этот элемент как никто другой из ныне живущих. Он мог поспорить на что угодно, что ни один чернокнижник не сравнится с ним в теории и практике этой школы. Однако даже с учетом всех его накопленных познаний, всего опыта, что он сумел достичь, хватило лишь на то, чтобы замедлить неумолимый процесс кончины. Отсрочить миг, когда ему предстоит переступить черту — не более. При всех стараниях ему до сих пор необходимо было повторять кропотливые и довольно трудные ритуалы, что представляло собой немалые неудобства, так как требовали они надежного укрытия, подальше от любопытных глаз и лишних ушей, до которых могли бы донестись вопли умирающих. Дело было вовсе не во времени — хотя и его с каждым разом требовалось все больше. И даже не в «материале» — его и раньше хватало с избытком, а сейчас он и вовсе мог
