тебе град Москву, да и иные грады, прилегающие к твоему княжению, а мне даст град Коломну, да Владимир, да Муром, что стоят близко к моему княжению. Я же послал своего посла к царю Мамаю с великою честью и со многими дарами. И ты пошли к нему своего посла, и какие можешь послать дары и ты пошли к нему, и грамоты свои напиши, как сам знаешь, больше меня понимаешь».
Князь же Ольгерд литовский, услышав это, был очень рад, что его друг, князь Олег рязанский, воздал ему великую похвалу. И посылает спешно посла к царю Мамаю с великими дарами и подарками для царских забав. И пишет свои грамоты так: «Восточному великому царю Мамаю, князь Ольгерд литовский, присяжник твой, много тебя умоляет. Слышал я, господин, что ты хочешь наказать свой удел, своего служебника, московского князя Дмитрия. И поэтому пишу тебе, вольный царь, раб твой, что великую обиду делает князь Дмитрий московский слуге твоему, князю Олегу рязанскому, да и мне также делает великие неприятности. Господин, царь вольный Мамай! Пусть теперь придет держава твоего царства к нашим пределам, пусть ты сам, царь, обратишь внимание на злые обиды московского князя Дмитрия Ивановича, причиненные нам».
Помышляли же Олег рязанский и Ольгерд литовский, что если князь Дмитрий услышит о цареве приходе и ярости его и об их союзе с царем, то убежит из Москвы в Великий Новгород, или на Белоозеро, или на Двину. «А мы сядем в Москве и в Коломне. Когда же царь придет, то мы его встретим с большими дарами и с великою “честью и умолим его, и возвратится царь в свои орды, а мы царевым велением разделим княжение московское между собою — часть к Вильне, часть к Рязани, и станет царь Мамай давать нам свои ярлыки и потомкам нашим после нас». Не ведали они, что замышляли и что говорили, как несмышленые малые дети, не ведая божьей силы и господнего рассмотрения. Поистине сказано: «Если кто к богу держит веру с добрыми делами и правду в сердце и упование возлагает на бога, того человека господь не даст на поношение и в посмешище врагов».
А государь, князь великий Дмитрий Иванович, человек смиренный, носящий образ смиреномудрия, желающий небесного и ожидающий от бога будущих вечных благ, не знал он того, что на него совещаются злым совещанием ближние его друзья. О таковых пророк сказал: «Не сотвори ближнему своему зла и не рой, не копай врагу своему ямы. На бога творца надейся. Господь бог может оживить и умертвить».
Пришли послы к царю Мамаю от Ольгерда литовского и от Олега рязанского и принесли ему многие дары и написания. Царь же принял дары с любовью и писания, и грамоты читал и, чествовав послов, отпустил их и написал такие послания: «Ольгерду литовскому и Олегу рязанскому. За дары ваши и за хвалу вашу, что написали мне, отдарю вас, сколько хотите получить от меня из русских земель. А вы мне присягу дайте и встречайте меня, где успеете л одолейте своего недруга. Мне ведь ваша помощь не очень нужна; ведь если бы я ныне захотел, то со своею силою великою и древний бы Иерусалим захватил, как сделали это халдеи[572]. Но ныне вашей чести хочу, именем моим царским и угрозою, а вашею присягою и действиями вашими разбит будет князь Дмитрий московский и моею угрозою грозным станет имя ваше в странах ваших. Мне ведь царю следует побеждать царя, равного себе, мне подобает и мне следует получать царскую честь. Ныне вы идите от меня и скажите своим князьям мои слова».
Послы же возвратились от царя к своим князьям и сказали им, что царь Мамай их приветствует — и великую хвалу за их великие добрые слова им говорит. Они же, как скудные уМом, возрадовались суетному привету безбожного царя, не зная того, что бог дает власть кому хочет. Ныне они в единой вере, в едином крещении с Дмитрием Ивановичем, а соединились с безбожным царем, чтобы устроить гонение на православную веру христову. О таковых патерик[573] сказал: «Поистине сами отсекли свои хорошие масличные деревья и посадили маслины дикие». Князь же Олег рязанский начал спешить и посылать к Мамаю своих послов и сказал: «Иди, царь, скорее на Русь». Говорит ведь премудрость: «Замысел нечестивых не удается, собирают они для себя досаждение и срам». Ныне я назову этого окаянного Олега новым Святополком.
Услышал князь великий Дмитрий Иванович, что идет на него безбожный царь Мамай со многими ордами и со всеми силами, непрестанно разъяряясь против христианства и против христовой веры, подражая безголовому Батыю, и очень опечалился по поводу нашествия безбожных. И став перед святою иконою господнего образа, что стоит в его изголовии, опустился на колени и начал молиться и сказал: «Господи, смею ли я грешный молиться тебе, смиренный раб твой, но к кому обращу уныние мое? Лишь на тебя надеюсь, господи, и тебе представлю печаль мою. И ты, господи, царь, владыка, светодатель, не сотвори нам, господи, как сотворил отцам нашим, когда навел на них и на грады их злого Батыя. Еще ведь, господи, велик страх и трепет среди нас при воспоминании о том. И ныне, господи, царь, владыка, не до конца прогневайся на нас. знаю ведь, господи, что хочешь всю землю нашу погубить из-за меня грешного. Ведь я согрешил пред тобою больше всех людей, и ради слез моих сотвори для меня, господи, так, как сделал для Езекии[574]. и смири, господи, сердце этого свирепого зверя». Поклонился и сказал: «На господа уповаю и не потеряю сил». И послал в Боровск за братом своим, князем Владимиром Андреевичем, и разослал скорых гонцов за всеми князьями русскими, и за всеми воеводами местными, и за детьми боярскими, и за всеми служилыми людьми. И велел им поскорее прибыть к нему в Москву.
Князь же Владимир Андреевич спешно пришел в Москву и все князья и воеводы. И князь великий Дмитрий Иванович, взяв с собой брата своего, князя Владимира Андреевича, пришел к преосвященному митрополиту Киприану[575] и сказал ему: «Знаешь ли, отец наш, предстоящую для нас беду великую, что безбожный царь Мамай идет на нас с непрестанной своей яростью?» Митрополит же сказал великому князю: «Скажи мне, господин, чем ты перед ним провинился?» Князь же великий сказал: «Тщательно я проверил, отче, что все дал ему. по обычаю наших отцов, и даже больше».
