Кураева:
— Коллектив постарел, успокоился на достигнутом, не видит перспектив, принимает в штыки все новое. Традиции хороши, когда помогают идти вперед, а не тянут назад. Спекулировать заслугами безнравственно. Никакие заслуги не дают сейчас индульгенцию на безделье, беспомощность творческой мысли, чванство и неумение идти в ногу с сегодняшним днем.
Все в кабинете внимательно прислушивались к их разговору. Воцарилась тяжелая гнетущая тишина.
— Тогда так, — не сдавался побледневший Стукалов. — Сознательно не желает подчиняться партийной дисциплине. От него неоднократно слышали в адрес даже очень крупных партийных руководителей… Не говорят уже о наших. «Не мешайте работать!» Ему, видите ли, партия мешает работать!
— Это уже серьезнее, — нахмурился Хлебников. — Но надо доказать… Ваше письмо может вполне пригодиться для создания шумового фона. А к Кураеву надо идти с конкретными фактами. Которые он не сможет отрицать. Взрыв — это факт. С этим можно идти. Зовите своего свидетеля.
Стукалов послушно направился к двери, выглянул в коридор — никого. Кинулся к двери в коридор и столкнулся с возвращавшимся из туалета Иваном. Ничуть не удивившись, что вместо Жданова в приемной оказался совсем другой человек, Иван как ни в чём не бывало поинтересовался:
— Слушай, где тут у вас ещё прикорнуть можно?
— В смысле? — обалдело спросил Стукалов.
— А то неудобно — баба к нему пришла.
— К кому? — все ещё не врубался Стукалов.
— К нему, к кому ещё, — показал на табличку кабинета Кураева. — Сначала вроде бочку покатила, а потом ничего, поладили. Так что соседствовать теперь ни к чему — и мне беспокойство, и они на полную катушку остерегаться будут. Я бы хоть где. Не высплюсь — какая тогда охота? Ты-то сам не балуешься?
— С кем?
— С ружьишком.
— Предпочитаю рыбалку, — стал наконец разбираться, в чем дело, Стукалов.
— Наохотимся мы с ним завтра, — продолжал объяснять Иван. — Я, считай, вчера на месяц дров наколол, и он теперь о каждый пенек запинаться будет. Хотя мужик крепкий, ничего не скажу. Зря вы его петь не позвали. Голос у него бравый. И петь любит.
— Жди здесь, — приказал Стукалов. — Никуда не уходи.
Буквально влетел в кабинет Рохлина.
— Кураев у себя в кабинете. Не один. С женщиной.
— С какой женщиной? — заинтересовался Петраков.
— С женой в кабинетах не запираются, — радостно объяснил Стукалов. — Через три часа уезжает на охоту. Значит, дня два-три его не будет.
— Исключается, — решительно заявил Саторин. — Завтра я должен доложить о результатах. Или — или.
— Что будем делать? — потирая руки, спросил Седов.
— Грех не использовать такую возможность, — не то пошутил, не то всерьез посоветовал Хлебников.
— Неудобно как-то, — не очень искренне засомневался Рохлин.
— Это ему пусть будет неудобно, — решительно заявила Мороз. — И ей.
— Нет, ну каков, — возмутилась Тамара Леонидовна. — На Валентину каждый второй мужик оглядывается, а он здесь…
— Сигналы давно были, — продолжал докладывать Стукалов. — Не знали только с кем.
— А вот сейчас и увидим, — пообещала Мороз.
— Теперь мы его дожмем, — продолжал потирать руки Седов.
— Как узнал? — спросил Саторин у Стукалова.
— Минуточку… — Стукалов выглянул из кабинета. — Товарищ… Можно вас?
— Меня, что ли? — удивился Иван.
— Разобраться надо кое в чем… С вашей помощью.
— Какая с меня сейчас помощь? — засомневался Иван. — Спать хочу, как из ружья.
— Мы вас сейчас где-нибудь пристроим. Выспитесь, отдохнете… — пообещал Стукалов. — Заходите, заходите…
Подумав, Иван нерешительно зашел.
— Вы мне сказали, что Кураев не один, — приступил к допросу Стукалов. — Просветите, с кем?
— Так я же говорил — с бабой.
— Все ясно, — сказал Саторин. — Вы, товарищ, можете отдохнуть в любом из соседних кабинетов. Вам откроют. А то оставайтесь прямо здесь. В качестве свидетеля. Для полной убедительности происходящего.
— Чего свидетеля? — растерялся Иван. — Мне бы вздремнуть где маленько. Свидетелей у вас вон сколько. А что случилось-то?
В это время в кабинет Рохлина осторожно заглянул Жданов.
— А вот ещё один свидетель, — увидев его, обрадовался Стукалов. — Проходи, проходи…
— Он действительно приказал взрывать? — подошел к Жданову Саторин.
— Дал согласие. По телефону.
— Может отказаться, — засомневался Хлебников.
— Это я могу отказаться, — неожиданно разозлился Жданов, разворачиваясь к двери с явным намерением уйти.
Стукалов преградил ему путь.
— Кураеву ты уже ничем не поможешь. А у тебя еще есть шанс.
— Пошли? — не то предложил, не то спросил у Хлебникова Саторин.
Хлебников, Саторин и Стукалов вышли в приемную и, помедлив, подошли к двери кураевского кабинета. Следом похромал Седов.
Оставшиеся в кабинете многозначительно переглянулись и замерли в тревожном ожидании. Только подвыпившему Петракову было, казалось, на всё наплевать. Он подошел к Ивану Сутырину и протянул руку, словно собирался познакомиться. После затянувшейся паузы спросил:
— Не узнаешь?
Иван демонстративно оглядел Петракова с ног до головы и проворчал:
— Тебя да не узнать? Я дядьке Кондрату обещал, как встречу, чайник тебе начистить. Не посмотрю на твою звездочку, приложу.
— Ну-ну-ну… — отступил на шаг Петраков. — Приложит он. Это еще кто кому приложит. Родственник называется. Я к нему со всей душой… Не по-нашенски так-то…
— А отца не приехать похоронить — это по-каковски? Сволочь ты…
Иван обратился за сочувствием к собравшимся:
— Всегда такой был. Чего захочет, прет, как танк.
— Нинку до сих пор простить не можешь? — хихикнул Петраков. И тоже обратился к собравшимся за сочувствием: — Нинка у нас такая была…
Иван сгреб Петракова за галстук, рывком притянул к себе:
— Сказал же, приложу…
— Мужики, вы что, с ума сошли? — повысил было голос Рохлин и
