– Привет! Прощай! Не уходи!
– Два сердца в такт стучат в груди, – повторила Эстер, выравнивая тональность.
И Мани, осознав концепцию, вступил вместе со мной в ответ:
– Привет! Прощай! Не уходи!
– Едва уйдешь ты, слышу вновь: не покидай меня, любовь! – примирительно пропела Эстер, записывая одновременно слова.
Девушка ничего не забыла. Ее память меня поразила. Я ощущал себя без пианино как без рук, и вдохновение не спешило ко мне, как обычно. Но Эстер буквально чуяла мелодию. И когда я терялся, пытаясь услышать ее в голове, она подкидывала мне строчку, а Мани и Элвин каждые десять секунд вставляли свои две копейки.
Настойчивое напоминание Арки о ящике Пандоры навело меня на мысль сочинить песню и о нем. А у Мани была готова композиция в стиле Чака Берри «Танцующие туфельки», отлично демонстрировавшая его мастерство гитариста. Подправив слова и усовершенствовав музыкальные фразы, мы получили совершенно новую, оригинальную песню, напомнившую мне о привязанности Эстер к туфлям на каблуках. Мы дали ей название «Босиком».
А у меня был номер под названием «Холод». В свое время я отдал его Рою Орбисону, но он не выпустил его отдельным синглом, и я все еще обладал правами на это сочинение. В версии Орбисона тон задавала гитара, а я сделал эту песню чуть менее проникновенной и добавил чуть больше бита, подстроившись под Эстер. К тому времени, как мы подъехали к Питтсбургу, у нас было готово и записано на бумаге девять песен.
– А о чем была та, другая песня, о которой ты упомянула? Что-то о темном сердце? – спросил сестру Элвин.
Я взмолился, чтобы Эстер сохранила эту песню в тайне. Она была слишком личная. Слишком персональная, и мне не хотелось, чтобы Мани дотянулся с заднего сиденья до моей шеи и придушил меня.
– Давайте не будем ее трогать, – запротестовал я, но Элвин не отступился.
– Все песни не могут быть в быстром темпе. У нас есть «Берегись», но это не любовная песня. Нам нужна баллада. Что-то в стиле «Плэттерс». Подо что люди могли бы медленно танцевать.
– Я хочу послушать «Темное сердце», – уперся Мани.
– Я не помню слова, – попытался отвертеться я.
– Врунишка, – тихо сказала Эстер.
– Бейби Рут! – предостерег я ее.
– Я тоже хочу послушать, – подал голос Элвин.
Я отказался петь, и Эстер милостиво придержала язык. Но когда ребята снова задремали, она запела, и «Темное сердце» превратилось в нечто большее, чем те несколько строчек, которые мы сочинили во время танца.
– Из-за вас двоих нас убьют, – пробурчал с заднего сиденья Мани, удивив и меня, и Эстер.
Но у нас был альбом!
Ток-шоу Барри Грея
Радио WMCA
Гость: Бенни Ламент
30 декабря 1969 года
– Вы выступили на разогреве у Рэя Чарльза в Сирийской мечети в Питтсбурге. Удивили всех. Должны были выступать «Дрифтере», но вместо них на сцену вышла группа «Майнфилд», – говорит Барри Грей.
– Никто нас не знал. Песня «Мне не нужен ни один парень» к тому времени уже звучала в эфире, но я уверен – мы не были общеизвестны, – отвечает Бенни Ламент.
– Вас перебивали и освистывали.
– Поначалу да. Публика желала «Дрифтере». Но мы ее завоевали.
– В новостной статье в Pittsburgh Post-Gazett, вышедшей после вашего выступления, вас назвали наэлектризованными. Взрывными. И еще обвинили вас в том, что вы возбудили публику.
– Это не входило в наши намерения, – отрицает Бенни Ламент.
Барри Грей зачитывает цитату из статьи:
– «С голосом, не вяжущимся с ее маленьким ростом и миниатюрной фигурой, Эстер Майн из группы "Майнфилд" довела публику до неистовства, которое вечером прошлого вторника выплеснулось на улицы и закончилось арестом нескольких человек за нарушение общественного порядка и мелкое хулиганство. Эстер Майн и Бенни Ламент, руководитель группы "Майнфилд", тоже были арестованы после концерта – за подстрекательство к насилию, но отпущены после уплаты штрафа и согласия покинуть город».
– Все вышло так странно. Люди танцевали и хлопали в ладоши. Мы с Эстер делали свое дело – пререкались и пели. И публика была с нами. Под занавес мы исполнили «Бомбу Джонсона», и люди молчали, когда Эстер рассказывала им историю, положенную в основу песни.
Барри Грей саркастично вставляет:
– Элвиса Пресли тоже отлучили от Мечети.
– Это его бедра отлучили, – добавляет Бенни, и Барри смеется, но старается выведать у гостя все подробности.
– Так за что же вас арестовали?
– К тому моменту, как мы закончили петь «Бомбу Джонсона», люди уже слетели с катушек. Как будто мы зажгли запал.
– Белые?
– В большинстве своем. Если мне не изменяет память, негры были в помещении под сценой.
– Сегрегация в Питтсбурге?
– Не официально. Но, как говорит Эстер… иногда границы незримы, их устанавливают по умолчанию.
– Значит, вы поделились со зрителями историей о Бо Джонсоне, спели о нем песню, и начались волнения? – подводит итог Барри Грей.
– На самом деле я думаю, что как раз наш арест привел к такой плохой концовке. Ведь случилось как раз то, о чем пела Эстер. История, которую она только что поведала людям, разыгралась воочию перед многотысячной публикой.
Глава 16
Бенни и Ламенты
Сирийская мечеть в центре Питтсбурга представляла собой здание из коричневого кирпича, охраняемое огромными сфинксами по обе стороны от входа, и славилась своей богатой историей. В зале вместимостью более трех тысяч человек выступали с концертами музыканты самого разного плана – от Луи Армстронга до Рахманинова. И нам сказали, что на оба представления грядущим вечером – в восемь и в половине одиннадцатого – билеты раскуплены полностью. Фрагменты музыкального шоу должны были транслироваться в прямом радиоэфире на третьем канале и освещаться также тремя телекомпаниями – NBC, CBS и АВС. Я сильно сомневался, что нас сочтут достойными упоминания (объектом всеобщего интереса был Рэй Чарльз), но тем не менее меня это тревожило.
За Сирийской мечетью закрепилась репутация сцены, презентовавшей публике звезд, а группа «Майнфилд» известной не была. Даже с большой-большой натяжкой нас нельзя было поставить в один ряд со знаменитостями. Как бы то ни было, когда мы прибыли в Мечеть во вторник утром (согласно указаниям Джерри Векслера), нас проводили в гримерку немногим больше подсобки. На нумераторе с хлопушкой рядом с дверью красовалась надпись «Дрифтере». Я был уверен, что наши провожатые знали, кто мы, но они не стали заморачиваться заменой имен. Я стер слова носовым платком, но не нашел мелка, чтобы написать новые. Мы попробовали порепетировать в крошечной гримерке, но теснота закрытого пространства лишь привела нас в еще большее раздражение. И еще два часа мы прождали за кулисами, наблюдая за тем, как звукорежиссеры суетливо сновали мимо нас, постоянно повторяя: «Скоро, скоро!»
