— Сказано — займусь, значит — займусь, — холодно сказал Шендерович.
— Чем скорее, — вздохнул Дубан, — тем лучше. И, кстати, — понизил он голос, — настоятельно рекомендую тебе, о, повелитель, отправиться туда в одиночестве, как сие не опасно, ибо не ведомо мне пока, кого еще из жителей Ирама оплел суккуб своей сетью!
— Вот возьму везиря своего, и пойдем, — покладисто согласился Шендерович, — он не местный, ему ничего.
Гиви внутренне усомнился. Он ощущал сильный душевный трепет и замирание сердца, поскольку рассказ Масрура его растревожил. Какой однако привлекательный этот суккуб!
Он тихонько вздохнул.
— Должен предупредить тебя, о повелитель, — все так же тихо, но внушительно проговорил Дубан, — что сия тварь опасна не только на ложе, но и на поле брани, ибо ей, как и всякому существу, наделенному хоть и малым, но разумом, присуща тяга к самозащите, однако в данном случае сия самозащита осуществляется руками обольщенных мужей. А посему, потребно брать гадину врасплох — и быстро!
— Сказано же пойдем, — отрезал Шендерович, — чего тянуть? Ночью и сходим! Верно, Гиви? Э… мой мудрый везирь?
— Ну… — неохотно протянул Гиви, которому в глубине души было жаль суккуба, — — надо так надо…
— Ты прав, о, повелитель! Сегодня, когда все жители Ирама проведут ночь в празднествах по случаю твоего восхождения на престол, сия нечисть не станет ожидать нападения! Весьма разумно вы намереваетесь осуществить сие предприятие.
— Мы намереваемся! Ты, о, Дубан, идешь с нами. Ибо у тебя есть опыт обращения с этими тварями!
— На голове и на глазах, повелитель, — покорно произнес Дубан, — тем не менее, вынужден предупредить тебя, что мои знания о природе суккубов носят чисто умозрительный характер, ибо давно оставил я утехи подобного рода. Да и суккубы на моей памяти Ирам не посещали. Странно, однако же, что он появился незадолго до вашего прибытия! Кстати, государь, не твое ли это?
Он извлек из просторного балахона увесистый сверток.
Шендерович осторожно развернул шелковый платок с бахромой.
— Где ты это взял?
— Люди Шарр-ат-Тарика взяли вас, мы же взяли людей Шарр-ат-Тарика. И было это среди общей добычи, однако ж, хранитель замков и ключей благоразумно решил показать сие мне, мне же сие показалось весьма интересным. Так это не твое?
Гиви вытянул шею. В руках у Шендеровича лежал знакомый мешок с атрибутами. Фомка, фонарик и стеклорез, похоже, были в целости и сохранности.
— О, да, — согласился Шендерович, — тайные знаки власти. Весьма удачно, что они нашлись, о, Дубан! Испробуем их действие в башне. У тебя все?
— На настоящее время, да, — согласился Дубан, — поскольку «все» на все последующие времена означает на деле «конец всему».
— А, — отмахнулся Шендерович, — диалектика.
— Ты разумеешь под диалектикой?… — осторожно поинтересовался Дубан.
— Весь этот набор побрякушек. Переход количества в качество, единство и борьба противоположностей, все такое…
— Воистину ты царь царей! — восхитился Дубан, — ибо мудр и многознающ.
Он вновь поклонился, сложив у груди ладони и пятясь, удалился, бормоча под нос: «Переход количества в качество, интересно, интересно…»
— Вот и ладненько, — вздохнул Шендерович, — и мы пойдем, о, мой везирь.
Он звучно хлопнул в ладоши. Гиви заметил, что это у него получалось все лучше и лучше.
— Эй, вы! — обратился он к подбежавшим мамелюкам, — проводите нас в покои. И велите танцовщицам вернуться. К ночи пойдем на суккуба, о, друг мой Гиви.
Он закатил глаза к потолку.
— И сие может оказаться весьма любопытно.
— Миша, — осторожно проговорил Гиви, семеня за Шендеровичем по прохладному коридору, — мне это не нравится. Чем мы занимаемся, Миша? Выбираться отсюда надо!
— Выберемся, — без особого энтузиазма отозвался Шендерович, — вот передохнем немного и выберемся. Бери от жизни все, мой застенчивый друг! Ну, когда еще представится возможность побыть царем, а?
— Это ты царь, — напомнил Гиви.
— Ну и ты не полный лопух, — неуверенно утешил Шендерович, — везирь все-таки.
— Миша, это странное какое-то место…
— Зато богатое, — заметил Шендерович, нежно поглаживая шелковый халат, — и девушки покладистые… вообще, интересная тут у них жизнь.
— А если трясти не перестанет? Что они с нами сделают?
— Да у них тут звезды перепутались, пока этот Дубан разберется…
— Ох, как бы с нами не разобрались!
— Ну, что ты трепещешь, друг Гиви, что ты трепещешь? Все время трепещешь! Иди, развейся, отдохни… вон, девушки какие! Эй, вы! — он хлопнул в ладони! — можете идти! Вот эта, черненькая, пусть остается! А остальные идите, идите. И ты, друг Гиви, иди… Государственными делами займись, или поспи, что ли… а то, как стемнеет, пойдем суккуба ловить!
— Миша, — смущенно сказал Гиви, — ну скажи все-таки, был у этого… Престола… рычажок, или нет?
Шендерович холодно поглядел на него.
— Говорю тебе, о, любопытный, — отчеканил он, — не было никакого рычажка. Ты меня уже достал с этим рычажком. Ступай. Я все сказал!
— Э… — начал, было, Гиви, но рослый стражник у двери выразительно кашлянул и Гиви смешался. Он подумал с миг, затем приложил руку ко лбу, и, пятясь, вышел, сопровождаемый благожелательными кивками Шендеровича.
* * *
— А неплохой у меня город, — одобрил Шендерович, оглядывая подвластные ему владения.
Дворец стоял на возвышенности и оттого Ирам расстилался перед ними, как на ладони. Путанные улочки напоминали лабиринты света — в домах и на плоских крышах мерцали фонарики и масляные плошки, за увитыми виноградом балконами раздавался смех и отдаленные голоса, перекрываемые согласным хором цикад, откуда-то неподалеку донеслось бренчание лютни.
Гиви огляделся.
Звезды дрожали и переливались в небе, казавшись отражением городских огней, но вдали, на горизонте, стояла черная глухая тьма, словно разделительная полоса меж землей и небом.
Воздух был теплым и ветер дул теплый, но Гиви вдруг почему-то стало холодно.
— Что там? — спросил он Дубана.
— Горы Мрака, разумеется, — зловеще отозвался Дубан, который, в предчувствии скорого свидания с суккубом был не в лучшем настроении.
— А там?
У края неба горел один-единственный огонек.
— Обитель вечного старца, — неохотно сказал Дубан.
— Что?
— Святой человек, — пояснил Дубан, — он поселился там в незапамятные времена. Иногда кто-нибудь из его людей сходит с гор, сам же он — никогда.
