Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
Как-то после очередной вахты я завалился у себя в сырой каюте. Спать я не мог. Я даже в самый страшный шторм, когда команда, надев спасательные жилеты, собиралась наверху, в кают-компании, чтобы, едва только шхуна перевернется, успеть выпрыгнуть в океан, предпочитал спать в каюте. Потому что знал наверняка, что даже если спрыгну в океан, спастись — шансов нет. Буксир в такой шторм не сможет поднять нас на борт, мы разобьемся на хуй о железный борт. И акулы тут же нас подхватят. Да и захлебнешься в первые же минуты. Поэтому — какая разница, где принять смерть? Я старательно вызывал к себе приятные воспоминания своей мятежной жизни: образы любимых девушек, праздников, веселья, кутежей. Неожиданно двери каюты распахнулись и в темноте возник силуэт отца Федора.
— Сашка! Вставай! — рявкнул капитан с ярко выраженными императивными интонациями в голосе.
«Мы тонем? Пробоина?» — заметались мысли в моей буйной головушке.
— Доставай свою бутылку!
— Какую… Мы что, дошли?
— Земля!!!! Сашка! Земля!!!
Как? Земля? Какая такая земля? Я ушам своим не мог поверить! Я и не чаял ужо… Неужели мои молитвы дошли до моей Любимой???
Я вскочил, как новобранец по сигналу тревоги. Полез под нары, достал расфуфыренный, красивый пузырь французского коньяка, купленного в дьюти-фри. Я ее запрятал от сейшельских таможенников под кровать и пообещал Федору достать ее, как только достигнем земли. О! Сколько раз я в отчаянии хотел во время шторма, когда яхта наша ложилась в океан бортом, скрипела, норовя развалиться, выдуть напоследок, на посошок, эту бытылку перед тем, как отправиться на корм акулам Индийского океана! Пусть я буду для них и выпивкой, и закуской в одном флаконе тела моего. Но что-то меня останавливало. На палубе уже собралась вся команада. Мы разлили бутылку по кружкам и подняли их с криком «Урр-а-а-а-а-а-а-а!»…
Мы худо-бедно прошли-таки Сомали без потерь и вошли в Аденский залив! Конечно, никто из нас не горланил по этому поводу торжественных гимнов и ораторий, как какой-нибудь Краснознаменный ансамбль песни и пляски, зато уже шли по океану гордо, не таясь, с включенными сигнальными огнями. (Хотя именно в Аденском заливе орудуют в последнее время пираты, потому что к берегам Сомали суда идут с неохотой. Пиратам обидно и скучно без торговых кораблей и еще кушать очень хочется.)
Стоя за штурвалом, я пристально вглядывался в горизонт, мечтая первым увидеть долгожданную землю. Пусть не русскую, оманскую, африканскую, контрафактную, китайскую, да на худой конец, хоть сомалийскую. Лишь бы Землю! Обнять ее, погладить ее руками, прикоснуться к ней.
О, други мои! Как я люблю теперь Землю! Я готов ее обрабатывать, поливать, холить. Никогда! Слышите! Люди! Никогда не бросайте мусор на Землю и не плюйте на нее! Это наша Маменька! Мы подошли к порту Райсут поздним вечером. Земли не было видно. Но я отчетливо видел красное зарево, огни большого порта. Я чувствовал своим длинным носом запах настоящего коровьего помета! Дыхание жизни! Это был запах моей Земли! Я готов был целовать ее! Я был исполнен благодарности к земле Омана настолько, что был готов провести здесь остаток жизни. Правда, не знаю, были ли готовы простые оманцы к такому повороту в их жизни?
18
Когда я увидел утром Землю Омана, желание целовать ее у меня слегка поубавилось. Порт Райсут был запущен, неопрятен и небрежен, как старый, бедный трудоголик-холостяк. Занятый трудом, он не особо заботился о своем внешнем виде. Рядом с нашей яхтой пришвартовались два индийских корабля с коровами на борту. Именно от них исходил мощный, неистребимый запах коровьего помета, который я безошибочно распознал за десять миль. В Индии, как вы знаете, коровы священны. В Омане — не очень. Индус, в отличие от оманца, корову не съест и не обидит. Но ведь коровы имеют обыкновение время от времени размножаться, и скоро их станет больше, чем индусов! Вот их и продают в арабские страны на съедение. Коров сгружали на машины в сетках, пакетами по пять, семь штук, совсем забыв об их священном статусе. Священные животные, еще вчера мирно бродившие по индийским городам и вкушавшие бананы прямо со столов уличных кафе, сегодня не могли осознать столь разительной перемены в их жизни и оттого громко и обиженно ревели.
Два дня нам не позволяли выходить в город. В стране был Рамадан и все учреждения были закрыты. Едва мы только получили визы, как отправили раненного диваном Леню в местный госпиталь, а сами отправились устанавливать памятный крест в Христианском центре города Салалах, в благодарность за наше чудесное спасение и в память о православном русском святом, адмирале Федоре Ушакове. Кстати, христианский центр расположен компактно, в своеобразной маленькой резервации, вдали от жилых кварталов, чтобы не смущать мусульман. Церкви маленькие, одноэтажные, и никаких, слышите, никаких колоколов! Так что религиозная толерантность бывает разная.
Наша любимая старушка, яхта «Святая Виктория», две недели самоотверженно и бесстрашно спасавшая нас от нелепой смерти в пучинах бушующих океанских вод, надолго встала на капитальный ремонт. Вышел из строя двигатель, сломалось рулевое управление, помпа, шатается мачта, в машинном отделении пробоина. Оманские механики в синих форменных комбинезонах деловито, словно муравьи, снуют по кораблю с инструментами в руках.
Мы пережили страшный шторм, бурю, ураган и шок, пару раз попрощались с этой прекрасной жизнью, со своими любимыми и близкими. И сейчас кому-то из нас наверняка кажется, что это произошло не с нами, что это был всего-навсего безобидный ночной кошмар. Но в то же время это было необходимое испытание, чтобы понять себя, понять, правильно ли ты живешь.
И словно прочитав мои мысли, ко мне подходит брат мой Федор Конюхов, сын рыбака, дружески хлопает своей ручищей по плечу, словно веслом, и говорит с оптимизмом и чарующей улыбкой:
— Сашка! Не расслабляйся! Весной пойдем с тобой через всю Эфиопию мимо Сомали на верблюдах!
P. S. Через пару лет Вадим Цыганов напишет книгу «Сударыня Масленица», в которой опишет этот поход. В том страшном шторме в Индийском океане он с нами не был, но атмосферу передаст верно. Правда, на странице 59 он уверенно сообщит, что я сотрудник газеты «Московский комсомолец» и на «Святой Виктории» «он (я то есть) натерпелся страху больше, чем за всю свою нелегкую жизнь папарацци». Но я не обижаюсь на эти безобидные неточности, а, напротив, благодарен ему за этот поход. Откуда ему знать, что я никакой не папарацци и, кроме шторма в Индийском океане, «за свою нелегкую жизнь папарацци» испытал не меньше страху и во время сидения в тюрьме, во времена путешествий, голодного бомжевания, обстрела и бомбежки.
Как московский нелегал пол-Европы задолбал! Клюют не только петушки, но и бабушки!
Георгий Златомуд, теоретик секса из Смаглеевки Утро. Седой туман стелется полупрозрачной вуалью над озером. Пичужка поет утреннюю песнь, призывая к сладкому соитию трелями своего страстного, неуемного пичужа. Ужо и рыболовы Земли споро закинули в водоемы снасти: удочки, сети, аммонал. Мне всегда была чужда нечаянная радость ожидания поклевки. Я не могу часами тупо следить за неподвижным поплавком и остервенело, словно молодой сеттер, вскакивать при каждом его покачивании. Обычно на скучную удильную забаву меня и оселом не заманишь. Мне надо, чтобы сразу клевало, а я бы лишь методично выдергивал добычу и сваливал ее в бочку. Но, тем не менее, я, словно древний, голодный славянин Мудослав, сижу на берегу озера, возле ивушки склоненной, на корточках, в руце — корявое, сучковатое удилище. Поплавок изредка легонько играет, обманчиво подрыгивается. Золото Авроры в час утренний блестит. Зефир струит зерцало вод, язвимых лютых бедствий жалом. Легкий ветерок рисует рябью абстрактные картины на бурой глади озера. Лягушки-певуньи устроили нестройный утренний дивертисмент.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
