Книга Третье отделение при Николае I. Сыщики и провокаторы - Исаак Троцкий

3-го Украинского полка унтер-офицеру Шервуду.

По письму Вашему от 20 сентября к господину генералу от артиллерии графу Аракчееву отправляется по Высочайшему повелению в г. Харьков лейб-гвардии казачьего полка полковник Николаев с полною высочайшею доверенностью действовать по известному Вам делу.

Вы ему укажете способы схватить графа Николая Булгари или другого, есть ли бы в сем случилась какая-либо перемена, с списком, о коем Вы говорите в упомянутом письме Вашем; равно можете объясниться с полною откровенностью и посоветоваться с ним о мерах для совершенного открытия найденного Вами. Во всяком случае нужно будет присутствие Ваше в Таганроге, от обстоятельств может зависеть, что к сему полезно будет для дальнейших открытий, что таковая мера должна казаться противною воле Вашей; Вы о сем также не оставьте изложить мнение Ваше, основанное на точном существе дела, полковнику Николаеву, которому известно все содержание сего ордера, данного Вам по Высочайшему повелению, и коего имеете исполнить в точности.

Начальник главного штаба генерал-адъютант Дибич. Таганрог. Ноября 10 дня 1825 года.

Дожидаясь приезда Николая Булгари[224], мы оставались несколько дней в Харькове, как неожиданно получили печальное известие о кончине 19 ноября Императора. Не стану описывать, какое горестное впечатление произвело на меня это событие; я не знал, что и думать; тысяча разных предположений переходили у меня в голове, время тратить было нечего, событием этим могли воспользоваться заговорщики. Я немедленно отправился в Курск с полковником Николаевым, просил его остановиться в городе, а сам отправился к Вадковскому; он меня встретил с известием, что Государь умер, на что я ему сказал, что я знаю, что поэтому-то спешил к нему приехать и что непременно надо этим воспользоваться; я ему предложил отправить меня в Тульчин к Пестелю, чтобы согласиться насчет наших действий. Мы условились, и он сел писать письмо. На другой день оно было готово, он мне дал наставление о всех предосторожностях, которые я должен был взять; письмо было запечатано в нескольких конвертах, надпись сделана и надписана, чтобы в случае моей смерти дорогой вручить письмо это родителю моему, проживавшему тогда в Москве; мы с ним расстались. В ту самую ночь полковником Николаевым Вадковский был взят и отправлен с казаками в Шлиссельбургскую крепость, а бумаги, хранившиеся у него в скрипичном ящике, были все забраны. Я приехал в Харьков с тем, чтобы дождаться Николаева, и сейчас отправился к графу Булгари в дом. В это самое время, надо полагать, Вадковский кому-то рассказал обо мне и о мнимых связях моих с Николаем Булгари, а тот, проезжая через Харьков накануне моего приезда, вероятно, рассказал Николаю Булгари слышанное обо мне от Вадковского; Булгари тотчас понял, что тут кроется что-то, и у него, очевидно, родилось подозрение. Будучи уверен, что со мною никогда о существовании Общества не говорил, Николай Булгари принял меня довольно странно, приказал мне варить кофе, разговаривали мы о незначительных вещах, между тем Булгари выходил несколько раз, я видел, что он был в каком-то странном расположении. Я полулежал на диване, а он ходил по комнате. Когда мне слуга принес кофе, я заметил, что и слуга в лице переменился, и, когда я у него с подноса брал стакан, он мне тихонько потряс головой и показал глазами на стакан, чтобы я кофе не пил. Я его понял и тотчас сказал, что я кофе не хочу, поставил стакан назад и сказал слуге: подай мне лучше рюмку водки и кусочек хлеба; человек вышел и тотчас пришел: я выпил рюмку водки. В продолжение всей этой сцены Булгари молча ходил по комнате, говорил мне, что надеется, что я буду у него обедать того дня; я отказался под предлогом, что я очень спешу ехать, и отправился в гостиницу, где остановился в ожидании полковника Николаева; в тот же день я послал тихонько за слугой графа Булгари, и он рассказал мне, что Булгари приказал ему молчать, когда кофе варился, насыпал туда какого-то белого порошку, как он выразился, и рассказал между прочим, что какой-то заезжал к нему военный офицер из Курска накануне моего приезда, сидели почти до полуночи, все разговаривали, и хотя они говорили по-французски, но часто поминали имена Вадковского и мое. Мне нетрудно было понять, в чем тут дело[225].

Слуга не знал, как звали этого господина, он его никогда прежде не видел, и сколько я ни старался узнать, кто он такой, никак не мог; на станции я также справлялся, не проезжал ли кто накануне из военных офицеров, но по книге почтовой никто не проезжал. Полковник Николаев не замедлил приехать и рассказал мне все подробности, как он взял Вадковского и отправил его в крепость, а я о том, как Булгари меня едва на тот свет не отправил. Располагая взять Булгари в ту ночь, я послал узнать, дома ли он, и написал ему записку, что непредвиденные обстоятельства меня удержали в Харькове и что я желал бы его видеть, то будет ли он дома. Это было ровно в половине шестого часа, но посланный воротился назад и сказал, что Булгари тотчас после обеда взял почтовых лошадей и выехал из Харькова неизвестно куда; отца его Якова Булгари в то время в Харькове не было, и я с Николаевым, так как нельзя было терять времени, поспешили ехать в Таганрог, дабы окончательно распорядиться арестом всех, о которых Вадковский упоминал в письме своем.