— Артемида, — сказал он, осторожно взяв ее за локоть. — Хорошо ли вы себя чувствуете сегодня, мой ангел? Мне почему-то кажется, что вы немного не выспались. Хотя можете не рассказывать мне подробности, я всё понимаю. — Он игриво подмигнул ей. — На улице весна, и вас, разумеется, одолевают кавалеры.
— Вы опять шутите, господин Лунц, — снова зарделась Артемида и быстро выскочила из кабинета.
Директор музея изящных искусств остался крайне доволен своей шуткой, сделал глоток крепкого кофе и взялся за почту. Сверху на правой стопке лежал белый конверт без подписи. Господин Лунц повертел его в руках, потом открыл и достал карточку с логотипом музея, на которой крупными печатными буквами было написано: «Ты еще можешь всё исправить».
Всего минуту назад господин Лунц был уверенным, спокойным и нерушимым, как скала. Ничто не могло выбить его из колеи. Всего пять слов, написанные на белой карточке крупными печатными буквами, за секунду стерли его уверенность в порошок и разметали его спокойствие по ветру. От скалы не осталось и следа. Он так и знал! Он боялся именно этого — даже мертвый Шклярский не оставит его в покое! Он схватил со стола увесистое бронзовое пресс-папье в виде головы слона, но оно оказалось слишком тяжелым для броска об стену. Тогда он придвинул к себе машинку для заточки карандашей, похожую на миниатюрную мясорубку, сунул в нее карандаш и начал яростно крутить ручку, превращая карандаш в опилки и грифельную крошку.
Разумеется, Шклярский действовал не один. Конечно, за ним стояла целая шайка. И самое ужасное — карточка была своя, музейная, с логотипом, значит, и предателем был кто-то из своих. Но кто? Лунц схватил еще один карандаш и тоже измолол его в труху. Он мысленно перебирал всех сотрудников, коллег и визитеров. Всё ведь было так хорошо, всё шло просто отлично. Кто же прислал эту мерзкую открытку? «Всё исправить…» То есть они всё-таки хотят получить свое, опять начнут тянуть деньги и опять будут его шантажировать. Но кто это?! Кто?! И тут господин Лунц вспомнил. Да-да, всё шло просто прекрасно, но потом к нему вдруг заявилась та девица-реставратор, и на руке у нее было кольцо. Кольцо из тайника Шклярского! Которое господин Лунц лично отнес господину Львовичу и взял с него клятвенное обещание, что тот не станет его продавать по крайней мере в течение полугода. Сразу после визита назойливой девицы, которая и сама толком не знала, зачем приходила, — и это уже было весьма подозрительным, — директор музея, разумеется, позвонил старому перекупщику, но тот клялся и божился, что колечко «целехонько и вот оно, тут у меня в шкатулочке в полной сохранности, как мы и договаривались».
Лунц схватил новый карандаш. Разумеется, нельзя было исключать и тот вариант, что старик уже начал впадать в маразм и вообще не помнил, о каком именно кольце шла речь, но Лунц по-прежнему доверял Львовичу и не думал, что тот стал бы так откровенно его обманывать. Значит, было еще одно кольцо?! На кольце имелась монограмма, оно могло принадлежать какому-нибудь старинному роду, а значит, их наверняка было несколько. Одно из них Шклярский припрятал, а другое отдал этой девице. Как ее звали? Агата! Точно! Отдал за услуги? Она могла следить за Лунцем и поставлять Шклярскому сведения. Директор музея похолодел. Это точно она. Она постоянно болталась в музее и как раз заканчивала реставрацию той самой картины, когда Луговская начала делать копию. Ну конечно! Эта пронырливая дрянь всё время что-то вынюхивала.
Господин Лунц с размаху хлопнул ладонью по столу. Мысли скакали, как шарики от пинг-понга, и ему было всё равно, что в его рассуждениях не так много логики. Ему было плевать на любой здравый смысл, сейчас им руководил только страх.
В кабинет неслышно вошла Артемида. Никак не показав своего удивления, она ловко отобрала у побагровевшего Лунца машинку, смела со стола в корзинку гору опилок, забрала кофейную чашку и так же тихо пошла к двери.
— Простите, Артемида, — тихо пробормотал Лунц, — я тут намусорил… Что-то слишком увлекся.
Артемида выскользнула за дверь, села на свой стул и спрятала лицо в ладонях.
— Он всё понял, — почти неслышно сказала она сама себе. — Он догадался и теперь так страшно переживает. Конечно, ему придется бросить жену, и это будет непросто. Но он всё понял! И он переживает! Значит, ему не всё равно, значит, он всё-таки неравнодушен ко мне. Бедный, он мучается. Какой же он всё-таки ранимый. Милый, любимый, нежный…
— Я убью эту сволочь, — повторял в это время директор музея изящных искусств, сжав кулаки и глядя перед собой в одну точку. — Я найду и придушу эту гниду!
Часть тридцать четвертая
Марк пообещал мне немедленно поговорить с Нурцией, и я поехала к Марте. Мы так долго висели друг на друге, как будто обе только что вернулись с полей военных действий. Я просила у нее прощения, она ругала меня за то, что я потерялась.
Потом она потащила меня в комнату, которая выглядела очень странно, и я не сразу поняла, что в ней больше нет саркофага с рыцарем. Мы с Мартой проговорили несколько часов, мне казалось, мы не виделись как минимум месяц. Конечно же, первым делом я рассказала ей про Нурцию.
— Господи, какое счастье! — завопила она и снова кинулась меня обнимать. — То есть, конечно, какой ужас, но ты понимаешь, о чем я говорю. Наконец-то всё выяснилось! Можно пойти и заявить в полицию!
— Ты даже не представляешь, какое это чувство, — выдохнула я. — Это как будто мне опять открыли кран с кислородом. Я больше не боюсь, Марта! Я могу теперь спокойно идти к себе домой, могу спать, есть, работать, мне больше не надо пугаться каждого шороха и проверять, не насыпали ли мне битого стекла в молоко и не натыкали ли иголок в одежду. Всё закончилось!
— Ты уверена, что на этом она остановится?
— Думаю, да. Марк обещал с ней поговорить.
— И ты думаешь, она сразу его послушает? Ты же сама сказала, что она срывается с катушек, если что-то идет не так, как ей хочется. А тут у нее уводят любимого мужчину.
— Но если сам любимый мужчина запретит ей приближаться ко мне?
— И что ей с того, если она втемяшила себе в голову, что ей надо тебя извести? Ей же надо заполучить Марка любой ценой, а тут ты заняла ее место и отняла у нее все шансы.
— Но Марк сказал, что пригрозит ей прекратить с ней всякие контакты вообще, если она еще хоть что-то посмеет мне сделать. А этого она боится больше всего. Она целый месяц выпрашивала у него хотя бы дружеские отношения.
— То есть ты надеешься, что она послушается его и оставит тебя в покое, — поэтому ты перестала бояться?
Я немного задумалась.
— Знаешь, наверное, не только поэтому. Просто когда опасность подстерегает тебя из неизвестности — это намного страшнее, чем когда ты ждешь удара от кого-то конкретного. Тогда ты готов к этому удару. Я ее не боюсь.
— Ну, тогда хорошо, — улыбнулась Марта и погладила меня по руке. — Будем надеяться, что Марк отобьет у нее охоту пакостить, а то это уже просто перешло все границы. Мне вчера пришлось отключить твой телефон, потому что эти сообщения про райских птиц сыпались одно за другим. Поначалу я даже их читала, ты уж прости, но на десятом меня затошнило.
