Глава 62
Гости ожидали у подножия крутой лестницы.
Я появилась на ступенях, и все взгляды обратились ко мне.Постепенно скептицизм сменился интересом, восторгом и надеждой — это придавалоуверенности и в то же время пугало.
Кто я такая, чтобы стать их спасительницей? Чтобы статьпринцессой?
«Ты — дочь своей матери... прекрасная, наделенная властью,величественная...»
В голове звучали уверения Дорина и стихи Люциуса.
Когда я спустилась, начали подходить гости. Дорин представлялих мне, и в каждом кузене, в каждом близком или далеком родственнике я узнаваласебя — в горбинке носа, в изгибе бровей, в подъеме скул. Все приглашенныепринарядились, однако платья были старомодными, а костюмы плохо сидели. Что жепроизошло со дня смерти моих родителей?
— Пойдемте, — сказал Дорин, завершив представления. — Насждет ужин.
Я возглавила процессию, и мы церемонно перешли в длиннуюзалу с высокими потолками, прохладную, несмотря на огонь в камине. Повинуясьзнаку Дорина, я заняла место во главе стола, украшенного свечами и столовымсеребром. Драгомиры находились в затруднительном финансовом положении, но,похоже, к моему возвращению мои родственники напрягли все ресурсы.
— Садись-садись, — тихо сказал Дорин, отодвигая стул. —Боюсь, мне придется прислуживать… Нам не хватает слуг, а с учетом возникшихсложностей желающих из деревни найти невозможно. Никто не хочет работать поночам в имении Драгомиров.
— Не волнуйся, — промолвила я, садясь на свое место.
За меня поднимали тосты на румынском, Дорин переводил. Замое здоровье... за мое возвращение... за пакт... за мир...
Последний тост был сказан, и за столом началосьперешёптывание. Дорин наклонился ко мне:
— Теперь твое слово. Все слишком взволнованны, хотятуслышать, что ты задумала.
Меня охватила паника. Я только начала осваиваться в новойроли, я совершенно не готовилась, речь не продумала. Что же мне им сказать?
— Я не могу» — шепнула я Дорину. — Я не знаю, что говорить.
— Антаназия, от тебя ждут слов одобрения и поддержки. Еслиты смолчишь, то поколеблешь их уверенность в своих силах.
Нет, этого я допустить не могу.
— Для меня большая честь находиться среди вас, в нашемфамильном замке... — Что же еще сказать? — Я слишком долго отсутствовала.
Дорин переводил для тех, кто не знал английского, неувереннопоглядывая на меня. Он знал, что я еле нахожу слова. Судя по лицам моихродственников, неуверенность снова сковала их сердца. Я теряла доверие так жебыстро, как завоевала его.
— Хочу заверить вас, что договор будет соблюден. Я, вашапринцесса, обещаю, что добьюсь этого и не подведу вас.
— Скажи мне, Джессика... — начал кто-то глубоким голосом.
Так, вот только вопросов мне сейчас не хватало.
Я оглядела лица, пытаясь сообразить, кто ко мне обращался.
— Как ты собираешься соблюсти договор и остановить войну?Насколько я понимаю, Владеску не заинтересованы в пакте.
Знакомый голос звучал у меня за спиной.
Я резко обернулась, с грохотом свалив стул.
В дверях стоял Люциус Владеску со скрещенными на грудируками и горькой улыбкой на губах.
— Люциус...
Мое сердце замерло, кровь отлила от лица. Люциус... Живой...В нескольких шагах от меня... Сколько раз я мечтала увидеть его, дотронуться донего? Сколько раз эти мечты доводили меня до отчаяния своей бесплодностью? Онбыл так близко...
Его улыбка исчезла, будто при виде меня он не смог сохранятьсвою холодную невозмутимость.
— Антаназия...
В мое имя Люциус вложил желание, нежность и страсть — те жечувства, которые испытывала я. Он неуверенно протянул руку, будто хотелдотронуться до меня.
— Люциус, — повторила я. — Это на самом деле ты!
Он вновь иронично улыбнулся.
— Да, меня ни с кем не перепутать, — горько пошутил он, ивсе нежные нотки исчезли из его голоса.
Путаясь в шлейфе платья, я бросилась к Люциусу, хотелаобнять его и усыпать поцелуями. А потом отругать — за то, что солгал и бросилменя.
Внезапно его лицо превратилось в застывшую маску, и язамерла:
— Люциус?
За те несколько месяцев, что мы не виделись, он повзрослелна пару лет: плечи стали шире, гладко выбритые щеки покрыла щетина, возле ртазалегли упрямые складки, а глаза стали чернее ночи, как будто исчезла душа,наполнявшая их огнем. От американского подростка не осталось ни следа — Люциусснова надел свой экзотический наряд, а отросшие волосы небрежно собрал в хвост.
При виде своего врага Драгомиры застыли.
— Ваша охрана оставляет желать лучшего, — заметил Люциус.
Он прошелся по залу, осматривая ветхую мебель с тем жепрезрением, с каким несколько месяцев назад разглядывал нашу кухню, только не судивленным видом человека, выросшего в замке, а с насмешливым превосходством.
— Хотел записаться на экскурсию, на тебя посмотреть,Джессика... Вот, не утерпел до десяти утра.
Я взглянула на него со смесью ярости и смятения. Он открытобросал мне оскорбительный вызов, называя меня моим американским именем.
— Не смей так со мной разговаривать, — сказала я. — Этожестоко, тебе не к лицу.
Он упорно отказывался смотреть мне в глаза и намеренноотводил взгляд.
— Неужели?
— Именно так.
Я шагнула вперед, не давая ему возможности взять контрольнад нашей встречей: это не танец на школьном балу, где Люциус вел меня засобой. Люциус Владеску явился в дом моих предков без приглашения, и я непозволю ему издеваться надо мной и моими родственниками, которые испуганновжались в кресла.
— Люциус, ты не жесток.
Мы стояли совсем рядом, лицом к лицу. До меня донессястранный, волнующий аромат одеколона. В Америке Люциус перестал импользоваться, а теперь снова превратился — во всех отношениях — впринца-завоевателя. Или старался произвести такое впечатление.
— Зачем ты здесь? — прошептал Люциус, усиленно избегая моеговзгляда. — Джессика, уезжай домой.
— Нет, Люциус, я не уеду.
В его глазах мелькнула глубокая печаль, и он отступил нашаг. Между нами снова возникло отчуждение — физическое и эмоциональное. Люциуспытался справиться с чувствами, удержать меня на расстоянии, но его холодностьи отстраненность казались настоящими...
— Ну и как тебе моя обитель? — спросил он, обходя стол,словно ястреб, высматривающий глупого зайца.
