— Филипп, помнишь, как в парке «Пратер» тебя вырвало после езды на «американских горках»?
— Думаю, у меня боязнь высоты.
— А в комнате смеха? Ты так застеснялся своего вида, что тут же захотел уйти оттуда.
— Мне было еще плохо после «горок».
— Повезло же мне с братиком, — вздыхает Сисси.
— Она вовсе не это хотела сказать, — вмешивается Петер. — Сисси, у тебя замечательный брат. И у тебя есть все причины гордиться им.
— Только он что-то пукает многовато.
— Дура.
— Эй вы, там сзади, держите себя в руках.
Они проезжают Мюрцталь и едут дальше в юго-западном направлении. На съезде с автобана у местечка Мюрцхофен, на обочине кукурузного поля, граничащего с лесом, стоят дети и продают вишню. Для защиты от солнца они привязали к жерди, вбитой в землю, старый зонт, который бросает тень на ящики с вишней.
Петер останавливается и покупает полтора килограмма.
Они снова в пути, и он разрешает детям выплевывать косточки из окна. Теперь, когда воздушный поток заносит обратно в машину неудачно выплюнутую косточку, с заднего сиденья доносится даже смех. Это кажется им ужасно смешным. Сам он косточки проглатывает. Когда он был маленьким, считалось, что это помогает пищеварению.
— Моя первая машина. Рассказывал ли я вам когда-нибудь…
— Десять раз уже, папа.
Он замолкает и на секунду опирается обеими руками о руль, всматриваясь в ярко освещенную улицу.
— Сисси, ты же совсем не знаешь, что я хочу рассказать, — укоризненно замечает он.
— Ну давай.
— Сигнализация, которую я в первый год…
— Из-за которой, если открыть одну из дверей, начинал реветь гудок.
Сисси умело выстреливает косточкой через весь салон в окно Филиппа — чпок, и косточка вылетает наружу. При этом Сисси скашивает глаза на брата.
— Эй! — возмущается Филипп.
На ее губах играет улыбка. Слышится шелест растрепавшегося бумажного кулька. Сисси отправляет в рот еще одну вишню.
— И что соседи тебя поколотили, потому что сигнализация срабатывала каждый раз и тогда, когда ты сам открывал машину. И по утрам, и по вечерам.
— Я очень рад, Сисси, что ты так хорошо проинформирована. Значит, у тебя достаточно пищи для размышлений.
Немного погодя он добавляет:
— Конец сороковых — начало пятидесятых, скажу я вам. Что за луна. А какие сибирские ночи. Я вам уже рассказывал о своей работе во время каникул на строительстве электростанции в Капруне?
— И не раз.
— Мда.
В зеркальце заднего вида он бросает взгляд на невыспавшееся (усталое?) лицо Сисси. Он наблюдает (по крайней мере, отчасти), как она кончиком языка подталкивает косточку к мягко округленным губам, как набирает полную грудь воздуха, как наклоняет голову и затем вскидывает ее, одновременно выстреливая косточкой в свое окно, шумно причмокивая — «чпок!».
Петер ловит дочь на слове:
— Если подумать, Сисси, сколько я вам всего рассказывал, то получается, что я совсем неплохой отец.
— Ты счастлив, когда сам слушаешь свои рассказы.
Она произносит это колко, не колеблясь, на лице, как всегда, ни тени сомнения по поводу тона, единственного для нее в общении с членами семьи.
— Потому что из тебя слова не вытянешь, — спокойно продолжает Петер. — Как только я делаю попытку задать тебе какой-нибудь вопрос, тут же слышу, что не имею права лезть тебе в душу. В чем дело? Я не понимаю.
Она пожимает плечами и вскидывает брови, словно желая этим сказать, что и не нужно все понимать.
— Твой брат не так скуп на информацию. Из него не надо каждое слово клещами вытаскивать.
— Да потому что ему и рассказывать-то нечего.
— Откуда ты знаешь? — протестует Филипп. — Конечно, мне есть что рассказать.
— А вот и нет.
— А вот и да.
— Одну ерунду. Целую кучу разных глупостей.
— Вовсе нет.
— Хвастливые выдумки из твоих приключенческих романов.
— Неправда. Я могу не меньше тебя порассказать.
— А что? — спрашивает Сисси и подначивает брата. — Ну давай, не будь занудой, вперед, что ты можешь рассказать?
Филипп на мгновение отворачивается к окну. Монотонно читает названия двух населенных пунктов на дорожном щите:
— Пеггау, Дойчфайстриц.
Затем он снимает с левого уха висевшую на нем веточку с вишнями, отправляет ягоды в род, отрывает от каждой ножку, высовывает в открытое окно и дает встречному ветру подхватить их.
— Ну давай, Филипп, расскажи нам что-нибудь, — просит Петер.
На лице мальчика обиженное выражение. Он открывает рот, но тут же закрывает его снова, не произнеся ни слова.
— Я жду с нетерпением, — добавляет Петер.
Его жилистые, загорелые руки сжимают верхнюю половину руля. У цементного завода под Пеггау он резко вписывает машину в крутой левый поворот. Филипп наваливается на Сисси, которая отпихивает его назад в угол.
— Сиди на своем месте.
— Что я могу поделать?
— Вон там есть ручка, держись за нее.
Правая рука Филиппа тянется наверх, к ручке над окном, обтянутой тканью. Свободную левую он кладет себе на живот, немного двигает ею туда-сюда и зевает. Затем уныло отворачивается в сторону, и одна прядь волос на макушке встает торчком из-за резкого завихрения воздуха в машине. Он осматривает свой нетренированный правый бицепс, напрягая и расслабляя руку. Поверх бицепса он видит пейзаж, то открывающийся взору, то вновь исчезающий, а после Пеггау какое-то время наблюдает за медленно текущей, безмолвной рекой, похожей на серо-голубую ленту.
Вот какой-то прохожий на другом берегу бросает в воду палку, чтобы его собака достала ее. Филипп следит за собакой, но машина уже проехала дальше и делает новый поворот.
— Филипп, мне было бы очень интересно послушать одну из твоих историй, — произносит Петер.
Автомобиль тем временем преодолел подъем и начинает катиться под горку. Петер машинально переключает скорости. Осмотрев дорогу перед собой, он через плечо бросает взгляд на сына. О чем думает сейчас Филипп? Трудно сказать. Неподвижно и отстраненно сидит он в своем углу, прислонившись к дверце боком. Может статься, что под сонливостью Филиппа скрывается обостренная бдительность. Петер слышит, как Сисси начинает щелкать резинкой на запястье. Он буквально чувствует, как больно от этого руке. «Сейчас опять посыплются колкости. Надо бы чем-то занять этих двоих», — думает Петер.
— Может, вы что-нибудь споете? А? Ну как? — раздается его предложение потомству. — Для поднятия духа и общественной морали. Что? Ну-ка, ну-ка! Вот так! Это мне нравится! Это мне по душе.
